Скрипенье лифта стихло. Рэн застыл посреди кабинета. Следуя за цепочкой следов мисс Миллик, его взгляд добрался и до нее самой, преграждающей выход. Зародившийся внутри него вопль рвался наружу.
— О, мистер Рэн, — продолжала секретарша, — вы ведете себя так, словно у вас помешательство. Полежите, отдохните. Давайте я помогу вам снять плащ.
Накативший на Кейтсби страх был куда сильнее испытанного им прежде. Когда девушка сделала шаг к нему, он повернулся и бросился в кладовку. Там находилась вторая дверь в коридор.
— О, мистер Рэн, — услышал он, возясь с замком, — у вас наверняка припадок. Вы должны позволить мне помочь вам.
Дверь наконец распахнулась. Он вылетел в коридор и сломя голову понесся вверх по лестнице. Лишь оказавшись наверху, он сообразил, что стоит перед тяжелой стальной дверью на крышу. Он откинул щеколду.
— О, мистер Рэн, не убегайте. Я иду за вами.
Под ногами Кейтсби захрустел гравий. Облака на темном ночном небе едва приметно розовели в сверкании неоновых рекламных надписей. Из далекой фабричной трубы вырвался призрачный язык пламени. Рэн подбежал к парапету. От сияния уличных фонарей у него закружилась голова. Двое шедших по тротуару людей казались черными кляксами на сером асфальте. Кейтсби обернулся.
Существо стояло в дверном проеме. Из голоса его начисто исчезла озабоченность. Оно заговорило с наигранной веселостью, заканчивая каждое предложение нелепым смешком.
— Ой, мистер Рэн, зачем вы забрались сюда? Мы совсем одни. Я ведь могу столкнуть вас вниз.
Существо шагнуло к нему. Он отступал до тех пор, пока не ударился пяткой о низкий парапет. Не сознавая ни что, ни почему он это делает, Рэн упал на колени. К нему приближалось лицо, в которое он не смел взглянуть, лицо, на котором отразилась вся злоба, все грехи мира. Страх разрушил барьер в мозгу, и губы Рэна шевельнулись:
— Я повинуюсь тебе. Ты мой бог. Ты властвуешь над человеком, его животными и машинами. Ты правишь моим городом и всеми другими поселениями. Я признаю тебя.
Очередной смешок, еще ближе.
— О, мистер Рэн, раньше вы говорили по-другому. Вы и в самом деле так думаете?
— Мир в твоей власти, и ты волен поступать с ним, как пожелаешь, сохранить или уничтожить, — ответил Кейтсби раболепно. Слова как будто сами собой выстраивались в торжественные, литургические конструкции. — Я признаю это. Я буду поклоняться тебе и приносить тебе жертвы. В дыму, саже и пламени я буду вечно славословить тебя.
Ответа не последовало. Он поднял голову. Смертельно бледная мисс Миллик пьяно раскачивалась из стороны в сторону. Глаза ее были закрыты. Девушка пошатнулась, и Рэн подхватил ее. Колени его подломились, и они вдвоем рухнули на крышу.
Через некоторое время девушка зашевелилась, забормотала что-то, глаза ее приоткрылись.
— Пошли вниз, — выговорил он, пытаясь поставить ее на ноги. — Вам нехорошо.
— У меня ужасно кружится голова, — прошептала она. — Видно, со мной случился обморок. Мне приходится недоедать, и потом, я так сильно нервничала в последнее время, из-за войны и всего прочего. Ой, мы на крыше! Это вы вынесли меня на свежий воздух? Или я пришла сама, не соображая, что делаю? Какая я глупая! Мама рассказывала мне, что в детстве я частенько ходила во сне.
Кейтсби повел девушку вниз. Она поглядела на него.
— Ой, мистер Рэн, — проговорила она, — у вас на лбу большое грязное пятно. Позвольте, я его вытру.
Мисс Миллик вытерла ему лоб своим носовым платком. Внезапно она покачнулась. Кейтсби поддержал ее.
— Я в порядке, — сказала она. — Правда, мне очень холодно. Что случилось, мистер Рэн? У меня что, был приступ слабости?
Он подтвердил ее предположение.
Позднее, по пути домой, сидя в пустом вагончике, он размышлял о том, как долго может чувствовать себя в безопасности. Вопрос был чисто практический. Природное чутье подсказывало ему, что на какое-то время тварь оставила его в покое. Но потребует ли она большего, когда вернется? Посмотрим. Надо только не угодить в психиатрическую лечебницу. Ему следует вести себя крайне осторожно, потому что дело касается не только его, но и Хелен с Ронни. Он задумался над тем, сколько еще мужчин и женщин видели подобных тварей.
Вагончик притормозил и знакомо задергался. Кейтсби взглянул на крыши у поворота эстакады. Они выглядели совершенно обычно, словно то, что выделяло их из общего ряда, на время пропало.
И ТОГДА ДЖО БРОСИЛ КОСТИ…
Перевод К. Кузнецова
© перевод на русский
язык, Кузнецова К.Э., 1992
Джо Слаттермил вдруг понял, если он тотчас же, сию минуту не выйдет из дома, что-то изнутри разнесет его голову на части и осколки черепа шрапнелью сметут все то, что еще как-то держало его разваливающееся жилище — карточный домик из больших листов фанеры, пластика и картона, посреди которого на удивление основательно и твердо возвышалась печь с очагом, духовками и дымоходом. Она доходила Джо до подбородка, была по меньшей мере вдвое длиннее, а ревущее пламя заполняло ее очаг от края до края. Над очагом ряд печных заслонок прикрывал духовки — Жена Джо занималась выпечкой хлеба, и это отчасти пополняло их доход. Выше, так, чтобы Матери не дотянуться, а Мистеру Пузану уже не допрыгнуть, висела длинная, во всю стену, полка с семейными реликвиями. Но все, что было на ней не из камня, стекла или фарфора, давно усохло от жара и походило то ли на мячи для гольфа, то ли на высушенные человечьи головы. С краю сгрузились плоские бутылки из-под джина, выпитого Женой. Совсем под потолком красовалась старая цветная репродукция. Она висела так высоко и была покрыта таким слоем сажи и копоти, что за ними в каком-то сигарообразном силуэте с трудом угадывались то ли горбатое китобойное судно, врезавшееся в штормовую волну, то ли космический корабль в облаке пронизанной солнечным светом космической пыли.
Не успел Джо втиснуть ступни в башмаки, как его Мать поняла, куда он настроился.
— Не иначе, баклуши бить собрался, — пробормотала она осуждающе. — Полные карманы монет, там ведь и на хозяйство тоже — нет, чтоб истратить на что-то путное…
И она снова принялась жевать индюшатину, правой рукой отщипывая от тушки в раскаленной жаровне волокнистые ломтики, а левой прикрывая еду от не сводившего с нее желтых глаз Мистера Пузана — кота со впалыми боками и нервно подрагивающим драным хвостом. В своем застиранном платье цвета подгоревшей индейки Мать Джо напоминала продавленный коричневый портфель, а ее пальцы походили на узловатые сучья.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
