— Легче стало северянам? — спросил Дима.
— Гораздо. Но без помощи русских и других народов нашей страны им пока не обойтись.
— Тогда чего он, твой Петяш, заносится: «Мы — саамы, коми, ненцы, а вы — русские»?
— Мал, не понимает сути дела, — ответила Ксандра.
— Вот и надо пересадить их с русского, с готового, хлеба на свой. Пусть узнают, как достается он. Меньше будут пыжиться, гордиться: «Мы — саамы, коми, ненцы…»
В тот же день Ксандра побывала в правлении колхоза, повидала колхозных бригадиров и спросила, у кого есть жалобы на северян.
Таких обид, какую нанесли Бакулиным, не было, но кое-кто замечал в своих огородах чужие следы, выдранную преждевременно и брошенную зелень.
Собрав все жалобы, Ксандра объявила после ужина общеученическое собрание интерната. Она принесла и положила на стол большую охапку мелкой репы, свеклы, моркови с необорванной ботвой.
— Подойдите все, посмотрите! — сказала она.
А когда посмотрели, спросила:
— Узнаёте?
Ребятишки молчали. Некоторые недоуменно переглядывались, иные, догадываясь, для чего устроено собрание, начали краснеть, прятать глаза.
— Ну, кто узнал свою работу? — допытывалась Ксандра. — Это — все ваша работа. Сознавайтесь!
Первым сознался Петяш.
— А еще? Не один же Петяш надергал такую кучу. Ну, кто честный и смелый? — подбадривала Ксандра.
Нехотя, с оглядками призналось человек десять.
— Все? — спросила Ксандра.
— Да, — хором ответили озорники.
Ксандра велела им сесть за один стол и потом спросила:
— Вы понимаете, что натворили?
— Мало-мал ели чужое, — раздался одинокий голос.
— Нет, хуже, гораздо хуже, — жестко сказала Ксандра. — Вы, сытые по горло, пошли воровать у добрых людей, которые приняли вас как родных. У людей, которым ни одна репка, ни один огурец не дается даром. Видите, кругом все работают, кто и меньше вас — работает. И я думала, отдохнете вы с дороги и скажете: «Дайте нам работу». А вы кинулись воровать. Что же делать с вами?
— Прогнать! — крикнул Петяш, готовый провалиться от стыда.
— Чтобы вы совсем изворовались? Исправляться надо, людьми стать. Давайте будем, как все тут, сами добывать свой хлеб! И еще для Красной Армии. Помните, что даром кормят вас, жалеючи. Гордиться вам перед русскими, перед своими кормильцами, нечем. Благодарить их надо.
Не сразу, не как по-писаному, а постепенно, с отговорками и увертками, северяне начали привыкать к колхозному труду: пасти скот, убирать сено, помогать при молотьбе…
В большом колхозном хозяйстве всем нашлась посильная работа. Колхозники встречали их опять по-доброму, как в первый день, и говорили:
— Вот это правильно. Давно бы так.
К концу эвакуации некоторые из северян стали не хуже русских справляться со всеми делами, какие взвалила на деревенских ребятишек война.
Нелегко досталась Ксандре эта победа, но и радость принесла ей немалую.
Село Адашево недалеко от того городка, где родилась Ксандра и где жила ее мать. Когда стало ясно, что эвакуация затянется, Катерина Павловна переселилась к дочери. И только в последний месяц жизни переехала обратно в родной городок. Она хотела, чтобы ее похоронили рядом с мужем. Ксандра так и сделала.
25
За военной страдой началась послевоенная. В Лапландии она была такая же трудная и героичная, как везде по Советскому Союзу. Хотя в Ловозере не было сражений, но пострадало оно сильно. Многие не вернулись с фронта. Опытных пастухов, взятых в армию, заменяли женщины, которые никогда прежде не пасли оленей, да такие же неопытные подростки, и множество оленей истребило дикое зверье. Кроме того, они гибли на военных перевозках, их больше, чем в мирное время, убивали на мясо. Ловозерский колхоз потерял по сорок оленей из каждой сотни.
Восстановление оленьего стада требовало таких же подвигов, как фронт. Однажды осенью пастухи Юрьев и Галкин перегоняли стадо через реку Воронью. Молодой лед не выдержал, и часть стада провалилась в воду. Олени не могли выбраться из этой ловушки самостоятельно: мешал лед, и пастухи больше суток арканили их в обжигающе ледяной воде и затем вытаскивали на берег. Пастух Димитриев полярной ночью, в пургу, перенес через полотно железной дороги больше сотни оленят. Колхозница Собакина в девяносто лет еще вязала сети.
Колян подсчитал, что оленный пастух каждый год делает пешком и на санях не меньше десяти тысяч километров по болотам, лесным чащам, валунам, снежным сугробам, вброд через незамерзающие реки.
Оленеводы Лапландии постоянно получают поддержку и помощь государства: им даются крупные денежные ссуды и всевозможные льготы.
Каждой колхозной семье разрешили иметь в личном пользовании по тридцать оленей. Всех детей со дня рождения принимают в интернаты и содержат, учат там бесплатно до полной взрослости…
Ловозерский колхоз стал крупным многоотраслевым хозяйством. Его земельные и водные угодья раскинулись на два миллиона гектаров. В стадах — десятки тысяч оленей. Есть животноводческая ферма, обеспечивающая коровьим молоком все Ловозеро, звероферма, где выращивают песцов и норок. Несколько рыболовецких бригад. Есть поля, сенокосы, огороды.
Поселок Ловозеро из кучки беспорядочно разбросанных еще недавно чадных туп сделался благоустроенным районным центром со всеми удобствами двадцатого века: электричество, водопровод, газ, почта, телеграф, телефон, радио, школы, клуб, библиотеки, кино…
Закончив сорок пятый учебный год, Ксандра решила уйти на пенсию и провести остаток жизни на Волге, близ родительских могил. В последнее время ее стало мучить горькое чувство, что она была плохой дочерью: редко навещала родителей при жизни, еще реже проведывала их могилы, чаще ездила на юг — на фрукты, на «витамины». В конце жизни ей хотелось как-то, хоть немножко, исполнить свой дочерний долг.
С Лапландией она попрощалась навсегда. В последний раз обошла великое множество своих учеников, знакомых, друзей. Целую неделю только и говорила: «Прощайте! Простите, если когда-то обидела!» Побывала на дорогих ей местах. Прощально помахала рукой далеким вершинам, озерам, убегающим облакам.
На Волге, кроме дорогих могил, у Ксандры оказались давние друзья, соученики, завелись новые знакомые. Казалось, есть все для безбедной, спокойной старости: близкие люди, хорошая пенсия, доброе, теплое солнце… А Ксандра тосковала по Лапландии: у нее было такое чувство, что она забыла или потеряла там что-то, за чем надо вернуться. Иначе не будет ей покоя.
Со временем это чувство не исчезло, даже не ослабло, словно там, в Лапландии, Ксандра оставила самое важное, словно там ее родина.
Чтобы не растравлять это чувство, она никому не писала в Лапландию. Не писали и ей оттуда. «Забыли, — думала она. — С глаз долой — из сердца вон». Но решила не обижаться: ведь и она сделала так же.
Но после двухлетнего молчания ее вдруг вспомнили — Ловозерская междуведомственная комиссия прислала приглашение на торжества в честь пятидесятилетия Великой Октябрьской революции. Через день пришло письмо от Коляна: «Ксандра, приезжай! Я разучился писать длинно и повторяю тысячу раз: приезжай!»
Немедленно, с первым же поездом, Ксандра выехала в Москву, там пересела в скорый поезд на Мурманск. Через сутки она уже была за Северным Полярным кругом, в Лапландии, глядела на чередующиеся за окном горы, озера, поселки, станции и шептала:
— Здравствуй, здравствуй, моя ясноглазая, моя ненаглядная! Покажись, покажись, какая ты!
Сидевшие напротив девушки подумали, что Ксандра обращается к кому-то из них, перешепнулись между собой, и одна спросила:
— Вы, бабушка, признаете нас за старых знакомых?
— Нет, милая, нет.
— А с кем же заговариваете?
— С ней, — Ксандра кивнула на окно, — с Лапландией. Она мне хорошая знакомая, почти полвека знаю ее. Изменилась!.. Трудно поверить, что это она. Вот как изменилась за одну неполную, недожитую человечью жизнь.
— За чью? — спросила девушка.
— За мою. В первый раз я попала сюда четырнадцати лет, теперь мне шестьдесят шестой.
Девушки заинтересовались, что же произошло с Лапландией. Ксандра охотно вспомнила, какой увидела ее в первый раз.
— То — горы и камни, то — озера и болота, ни дорог, ни троп, некуда спокойно поставить ногу. И малолюдье: идешь неделю и можешь не встретить ни одного человека. А сейчас многолюдный, промышленный край. Города, заводы, рудники, электростанции, флот, авиация. Вспомнила, как строили железную дорогу. И чего только не пророчили ей: зарастет мохом, по насыпи будут бродить олени, размоет шальными северными водами, проглотят бездонные болота. А вот устояла, окрепла, служит на зависть другим. Шутка ли — скорый поезд от Москвы до Мурманска идет всего тридцать часов. Сколь же силен человек!
