Дальше, в Веселые озера, Ксандра уехала на оленях, вернее, ехал ее багаж, а она шла пешком за санками. Первым еще в пути заметил ее, а потом и встретил Колян, подозрительно наблюдавший в бинокль за всеми передвижениями окрест себя.
— Как съездила? Здорова? Вот хорошо. Почему не дала телеграмму? Я приехал бы на железную дорогу. Встретились бы немножко раньше, — лепетал он, не выпуская руку Ксандры из своих рук.
Дав ему выговориться, Ксандра спросила:
— Ну, а ты как живешь? Какие здесь новости?
— Есть новости, есть. Садись. Поедем. Покажу.
Ксандра села в санки Коляна. Он повернул их к своему дому.
— Какие же, скажи! — не терпелось ей.
А Колян упрямо твердил:
— Не стану говорить. Это надо поглядеть.
К дому он подходил на цыпочках, Ксандре сделал знак «тише»; в доме, в одном из углов, осторожно раздвинул ситцевую занавеску. Там в берестяной люльке спал маленький младенчик, сын Коляна и Груни — Петяш.
— Вот. Уже три месяца, — сообщил отец с такой гордостью, словно «уже сто лет».
Младенец проснулся, заплакал. Мать дала ему грудь. Накормленного снова положили в люльку. А Колян взял гусли, подсел к люльке и начал играть и петь:
Он родился в солнечный день,Когда солнце гляделось в тысячи рек и озер.Счастлив тот, кто родится в такое время:В его глазах останется солнечный луч.Все люди будут добры к нему,Все будут радостно глядеть в его глаза,Все будут улыбаться ему.Счастлив я: мой сын — солнечный сын.
Были и еще новости. Вскоре после того, как уехала Ксандра и отвезла в Москву жалобу Коляна, Центральный Комитет Коммунистической партии указал мурманским организациям на ошибки и перегибы в коллективизации, а насчет оленей принял такое решение: «В тех районах, где было допущено обобществление всех оленей, немедленно выделить необходимое количество оленей в личное пользование колхозников…»
По всей оленной земле разъехались уполномоченные из городов и райцентров исправлять вместе с колхозниками ошибки: возвращать оленей, делить меж колхозов ягельные пастбища, переизбирать правления, подбирать бригады пастухов, дораскулачивать затаившихся богатеев, а невинно раскулаченных принимать в колхозы.
В колхозе «Саам» вернули по десять оленей на хозяйство и дораскулачили колдуна, который нажил свое богатство обманом. Ему сказали: «Довольно тебе жить подлым, лживым языком, поживи своим хребтом!» Милиция отправила колдуна в другую область рубить лес.
При учете пастбищных, рыболовных и охотничьих угодий обнаружилось, что веселоозерские участки сильно перепутаны с ловозерскими. Когда-то оба поселка составляли один, затем Веселые озера отселились, отчего и получилась чересполосица в угодьях. Оставить ее при колхозном хозяйстве невозможно, делиться с ловозерцами заново трудно, скандально, как бывает почти при всяком дележе, и возникла мысль переселить Веселые озера обратно в Ловозеро. Кроме земельной чересполосицы, для Веселых озер в отдельной жизни были еще большие неудобства: по малости населения им не открывали больницу, ветеринарный пункт, магазин, читальню и школу разрешили только начальную. Но сселение требовало много труда, больших расходов, и в народе шли колебания, споры, упреки:
«Ты богат, тебе легко переехать».
«А тебе оттого трудно, что ты — лентяй».
22
Грамотный и горячо приверженный ко всему новому, Колян решил и сына воспитывать по-новому, по-ученому. Еще до его рождения он купил в Мурманске книжку «Уход за грудным ребенком» и постепенно читал ее своей неграмотной жене.
Груня слушала все проникновенно, как молитву или колдовство, иногда говорила: «Это не для нас писано, это городским, богатым», иногда: «Вот это подходит, испробую». И загодя, по книжке приготовила матрасик, одеяльце, пеленки, распашонки…
Шесть месяцев Петяш жил на одном материнском молоке, был спокойным, толстым, с ямочками на лице, с перевязочками на руках и ногах. Мать с отцом не могли наглядеться и нарадоваться на него. Затем решили подкармливать. Тут между родителями произошло столкновение: Колян хотел кормить по книжке — фруктовыми соками, жиденькой манной кашицей, бульоном, мать хотела — олениной и рыбой.
— Без мяса и рыбы какой пастух, какой охотник будет? Урод, сопля! — шумела мать. — Он мой, и кормить буду я.
— И мой, — твердил отец.
Они спорили, а младенец исходил криком — требовал есть. Мать наконец сжалилась над ним и уступила отцу:
— Ладно, корми по-своему. Пускай твоим будет, вдвоем-то хуже замучим его, корми уж один. Умрет — грех твой будет.
Для надежности Колян постарался запихать в ребенка как можно больше всего, что рекомендовалось в книге, кормил до той поры, когда пища начала уже вываливаться изо рта.
Ребенок заснул, а Колян ушел в колхозное правление. Тогда Груня, твердо уверенная, что ребенка кормили плохо, разбудила его и насовала ему в беззубый рот разжеванной оленины. Через три часа по книжке, Колян снова накормил сына, а отлучился — мать принялась докармливать жвачкой из сырой рыбы. Целый день кормили так в четыре руки. Ночью младенец заболел: у него начался понос, рвота, вспучило животишко. Он кричал взахлеб, сучил ножонками и ручонками.
— Вот твоя работа! Чем накормил, сказывай! — наступала на Коляна измученная жена, вся в слезах, с перекошенным от горя лицом и забытыми растрепанными волосами. — Где твоя книжка? Я брошу ее в печку, — и кидалась то искать книжку, то трясти, успокаивать ребенка, то грозила мужу кулаками.
Он покорно подставлял голову и лепетал:
— Ну бей, бей, только успокойся!
— Раскулачили колдуна! Кто теперь будет лечить?!
— Я позову Ксандру.
— Не смей звать эту лису!
Колян все-таки убежал в школу.
Была ночь, зима. Сильно пуржило. Не открывая двери, по одному стуку в окно Ксандра поняла, что случилась беда, быстро оделась и вышла.
— Петька умирает. Спаси! — взмолился Колян.
Она схватила дорожную аптечку, которая всегда была наготове. По дороге Колян рассказал, что происходит с младенцем. Было похоже на отравление.
Груня встретила Ксандру криком:
— Не подходи! Не тронь! Не гляди! Колян, гони ее!
Ксандра растерянно остановилась у порога: уйти или остаться? Казалось, надо уйти. Но она пришла оказать помощь больному, да еще ребенку. И она осталась. Поборов недоумение и обиду, она спросила, чем кормили больного.
— Отец кормил, его спрашивай! — Груня скрыла, что давала младенцу мясо и рыбу.
По рассказу Коляна, выходило, что кормили нормально, по-ученому. Ксандра хотела смерить температуру, но Груня не разрешила ставить градусник; хотела определить на ощупь, а Груня оттолкнула ее руку:
— Не тронь, не суйся к нему! Он мой. Роди своего и делай с ним что хочешь.
— Не бойся. Я не собираюсь присваивать его. Но я не могу оказать помощь вот так, издалека, — старалась внушить Груне Ксандра.
А Груня все поворачивалась к ней спиной.
— Да что с тобой?! — наконец не выдержал смиренный Колян. — Тебе хотят сделать хорошо, а ты мешаешь.
— А с чего ты взял, что она собирается делать хорошо? За что ей жалеть меня и моего ребенка? Она может сделать совсем наоборот — отравить, сглазить нашего сына.
— Зачем ей это? — Колян ничего не понимал.
Ксандра подумала, что Груня лишилась рассудка.
— Она была твоей невестой, а женой стала я. Вот зачем.
— Никогда она не была моей невестой, никогда, никогда! — сказал Колян проникновенно, как клятву. — Это выдумал я в скверную «темную пору». В эту пору лезут в голову всякие дерзкие и глупые мысли. Я выдумал, что Ксандра может стать моей женой. А она отказала мне, отказала сразу, с первого слова.
— И все равно не подпущу к нему, — уперлась Груня.
После этого Ксандра решила: «Не подпустишь — и не надо. Не то коснусь к нему — скажут: заразила, отравила! Взгляну на него — скажут: сглазила!» Но для нее дело было выше обид, и она сказала:
— Везите ребенка в Ловозеро, везите на самых ходких оленях. В Ловозере спросите интернат для маленьких. Там есть детский врач.
Колян хотел было проводить Ксандру до школы, но она резко воспротивилась:
— Не надо. Я доползу как-нибудь. Спасай ребенка, но то пустят сказку, что погубила учительница. Эх, и сторонка же!
В колхозном правлении постоянно дежурил ямщик с упряжкой из пяти самых быстроногих, «ветролетных» оленей. Колян взял эту пятерку себе, а дежурному велел запрячь других.
Через три часа бегу сквозь ночной мрак и колючую пургу «ветролетные» остановились в Ловозере у ясельного интерната. Там некоторые из окон ярко светились. Больного ребенка приняли сразу три женщины в белых халатах. Коляна и Груню они попросили посидеть в прихожей. Через некоторое время одна из женщин вернулась к ним и сказала, что ребенка обкормили, в него напихали непомерно много еды, как во взрослого.
