Вскоре их ружья раскалились до того, что до них трудно было дотронуться; они расстреляли все патроны.
Правда, зато они уложили многих наповал, многих ранили, но и выстрелы негров тоже выбили нескольких из их строя.
Четверо индейцев убито, эльзасец ранен пулей в плечо и потому вынужден драться своим ружьем как палицей, благо правая рука его еще невредима. Раймон ранен картечью в бедро и едва может держаться на ногах. Из числа белых только Шарль, Фриц и Маркиз пока еще остались невредимы.
— Взять их живыми! — приказал Диего властным голосом, покрывающим нестерпимый гам, шум и вой, сопровождающие битву. — Слышите, живыми! Не то я размозжу голову первому из вас, кто убьет хоть одного из них! Что касается индейцев, то перебить их всех до последнего!
С этими словами он сам кидается вперед, не щадя себя, во главе небольшой кучки человек в тридцать, опередив на несколько шагов главные силы своей армии.
Несчастным европейцам приходится теперь защищаться каждому против пяти или шести человек негров, самых сильных и самых смелых, которые набрасываются на них с бешеным порывом диких зверей. Напрасно они отбиваются прикладами, с удвоенною отчаянием и решимостью силой, напрасно колят и рубят саблями тех, которые падают под их ударами. Врагов заменяют другие. Наконец, их схватили за руки, за ноги, за голову. Они стряхивают с себя последним нечеловеческим усилием эту гроздь людей, повисших на них, и изнемогающие, выбившиеся из сил и обезоруженные, падают на землю.
Фриц, падая, невольно восклицает:
— Herr Gott sacrament! ..
Винкельман при этом возгласе вдруг приподнимается и в свою очередь восклицает:
— Да разве ты немец?
— Такой же, как поляки — русские! — отзывается Фриц. — Я — эльзасец!
Тогда взгляд Винкельмана жадно впивается в розовое лицо, в белокурые волосы Фрица, так резко контрастирующие со всеми этими черными лицами и телами лежащих кругом негров, и из уст его вырывается душераздирающий, подавленный крик:
— Боже мой! .. Фриц! .. Брат мой! ..
Тот в свою очередь издает какой-то необъяснимый звук и лепечет:
— Брат мой, бедный, несчастный брат мой.
Но ему заткнули рот, и крепкие веревки лишили его возможности двинуться с места или хотя бы протянуть брату руку. Он остался недвижим, задыхаясь от волнения, которое душит его, с глазами, полными слез.
Но Диего слышал этот крик, и свирепая усмешка скривила его рот, придав еще более демоническое выражение его безобразному лицу.
— Хм! — воскликнул он с отвратительным смехом. — Неожиданная встреча! .. Два брата! .. Как это трогательно! .. На этот раз мы хорошо позабавимся!
Шарль, Раймон и Винкельман также были крепко связаны.
Но Маркиз! .. Где же Маркиз?
Этот лихой малый сумел воспользоваться замешательством, когда внимание вождя и его людей было на мгновение отвлечено первым смертоносным залпом, и успел бежать. С проворством и ловкостью настоящего клоуна и невероятной силой опытного гимнаста, он вовремя подставил ногу двум неграм, схватившим было его за руки, и те с такой силой полетели на спину, что выпустили его. Затем двумя ударами кулаков в живот он освободился от двух других, вцепившихся ему в плечи, отшвырнул их от себя и очутился на мгновение свободным. Пятый негр преградил ему дорогу, но и тот покатился на землю от увесистого удара головой в грудь.
Заметив образовавшуюся в сплошной стене негров щель, Маркиз устремляется в нее так неожиданно, что никто не успевает задержать его. Кто-то на лету наносит ему сабельный удар по ноге, но Маркиз бежит быстрее прежнего. Он несется без оглядки и менее чем в полминуты скрывается из вида.
Это бегство было до такой степени смелым и неудержимым что никто не догадался даже погнаться за ним, все смотрели ему вслед, разинув рты.
— Пусть себе бежит! — засмеялся Диего. — Все равно далеко не уйдет! Кроме того, у нас здесь есть кем позабавиться. Вот эти господа ответят нам за всех. Ну, клянусь адом, я бы и злейшему врагу не пожелал быть в их шкуре! ..
Целые сутки прошли с момента этой тяжелой сцены. Настала ночь. Развалины деревни давно догорели. Кругом безлюдно; вдали виднеются костры, выступающие красными пятнами во мраке, окутавшем землю и становящемся все гуще и гуще. Негры разбили лагерь среди своих полей, под открытым небом.
Человек, с трудом ступающий на ноги, опираясь на длинную палку, показался из-за маниока и осторожно пробрался вперед, тщательно избегая костров, пламя которых могло бы выдать его присутствие.
Он минует пепелище бывшей деревни, причем головни и угли хрустят то тут, то там у него под ногами. Осмотревшись кругом и определив местоположение по звездам, он направляется на север и четверть часа спустя подходит к ручью шириною около десяти метров.
Он узнает здесь пристань, у которой обычно находятся пироги, и не может подавить крика отчаяния — все пироги исчезли. Он опускается на землю на самом берегу и, опустив голову на руки, погружается в свои невеселые думы.
Только тяжелые вздохи вырывались из его груди, нарушая тишину.
Вдруг легкий плеск на реке привлек его внимание и вывел из грустного раздумья. Что-то продолговатое, черное медленно плыло по течению. Он протянул вперед свою длинную палку и ощупал ею плывущий предмет. Это был длинный ствол, вероятно, унесенный отливом…
Течением его на мгновение прибило к пристани, о которую он глухо ударился, попав при этом одним своим концом между ногами человека, сидевшего у пристани.
Как бы повинуясь внезапному внушению свыше, незнакомец быстро вскакивает верхом на ствол, который при этом погружается в воду одним концом. Человек с помощью рук и ног передвигается вперед до середины ствола, и тот выпрямляется, вернув себе прежнее равновесие. Несмотря на добавившуюся тяжесть, ствол продолжает прекрасно держаться на воде и плывет тихонько вниз по течению.
Человек, по-видимому, обрадованный этим обстоятельством, погружает свою длинную палку в воду, достает до дна и, отпихиваясь ею, как багром, заставляет ствол двигаться быстрее. Это чрезвычайно радует беднягу, и он начинает работать с удвоенной силой и усердием.
Мало-помалу ствол движется все быстрее и быстрее; он идет почти с быстротою пироги. Но этого, по-видимому, мало ночному пловцу; он все ускоряет и ускоряет ход своего импровизированного судна.
Между тем часы бегут; ничто не выдает усталости этого безмолвного гребца, кроме разве его отрывистого дыхания да капель пота, градом катящегося у него со лба и выступающего на груди.
Тяжелая работа всецело захватила его. Время от времени он на мгновение прерывает ее и ложится вдоль ствола, чтобы жадно втянуть в себя несколько глотков воды и освежить горячую голову. Кажется, будто каждое мгновение передышки вызывает в нем укор совести, так как после нее движения его становятся лихорадочно поспешны, почти конвульсивны и порывисто нетерпеливы.
