Да. надо добавить, что я к тому времени провёл в тундре уже полтора месяца, едва не каждый день ходил не меньше чем по пятнадцать километров. Так что на форму мне жаловаться не приходилось.
Сразу скажу, что если бы во время этого первого перехода я угодил в какую-нибудь серьёзную неприятность, то продолжения бы у моей мини-одиссеи не было.
Не потому, что я сдох бы. а потому что вернулся.
Но погода была, как в Крыму (как говорят на Чукотке – бывает два раза в год. но не каждый год), дул лёгкий ветерок, небо было безоблачное, до озера я добежал на третий день, особо не напрягаясь.
В домике рыбаков (пустом) на озере меня ждала записка от наших коллег – они здесь уже побывали, но не на вертолёте, а на вездеходе, который им удалось нанять в Певеке за какой-то бесценок.
И тут я по неосмотрительности начал реализовывать аварийный вариант выхода к стоянке большой геологической партии в восьмидесяти километрах оттуда. Я помнил, что вертолёт из Анадыря именно туда летает каждую неделю.
Тащиться туда, конечно, надо было не восемьдесят километров, а все сто двадцать, но я так и рассчитывал. Тем более что после первого успешного перехода почувствовал в себе уверенность. Маршрут я проложил по хребтам правобережья Энмываама, чтобы не сталкиваться с проблемами поиска бродов.
Поймал в озере гольца, съел его (тушёнку к этому времени ещё не трогал) и пошагал дальше.
Погода испортилась на пятый день похода. Сперва упала облачность, подул сильный ветер. В тот момент это казалось переменой к лучшему – от солнышка я слегка поустал, и комары окончательно оставили меня в покое.
Потом пошёл мелкий дождичек.
И я, ещё более сдуру, не стал городить укрытие от дождя, а решил прорываться – по моим прикидкам, до геологов было не больше шестидесяти километров – не по прямой.
Я начал торопиться.
Тут я и убедился в истинности слов старых полевиков: усталость не чувствуется, но накапливается, так же как и общее недосыпание в сочетании с мокрой одеждой.
На второй день дождливой погоды я почувствовал. что ноги начинают заплетаться, а глаза слипаются.
К этому времени я оказался в не очень удобном для перехода месте – мне предстояло спуститься с «приятного» пологого щебнистого хребта и пересечь обширную долину, испещрённую большим количеством озёр. Причём в каком месте можно было пройти, я совершенно не понимал.
Ну. сначала я нашёл каменную россыпь на хребте, насобирал в окрестностях кое-какую растительность, пригодную для костра, забился в мало-мальски сухое место и устроил настоящий пир – сварил макароны с тушёнкой. Отдохнув часа четыре, я почувствовал. что мне уже хорошо, чифирнул – и с рассветом пошёл. На долину шириной в десять километров я потратил четыре часа.
Ну а потом уже мухой долетел по хребтам до предполагаемого места базирования геологического отряда.
Но его там не было.
Передо мной предстала типичная для Крайнего Севера картина – брошенный вагончик и рассыпанные вокруг бочки.
И это было хорошо.
В балке крыша не текла и была печка.
В одной из бочек я обнаружил литров восемьдесят машинного масла.
Как топить печку нефтепродуктами, на Чукотке знает любой, кто хотя бы полмесяца проработал в тундре.
Я прожил в этом вагончике день, выспался. высушился, согрелся, к тому же и погода прояснилась.
Я убил пару зайцев и подкрепился.
Выбор у меня был совсем небогатый – надо было добраться до перевалочной базы в устье реки Мечкёрева в шестидесяти километрах напрямую, но при этом радиус обхода болотистых и заросших кустами долин здесь был самым большим.
Долина Анадыря там расширяется, и бортовые хребты разрезает несколько широких долин.
В какой-то момент меня даже посетила мысль сгородить плот из пустых бочек и сплавиться. Но в конце концов решил всё-таки двигаться пешком. Здесь я уже шёл осторожно. постреливал зайцев, куликов и сусликов.
В итоге на факторию банку тушёнки и банку сгущёнки я всё-таки принёс!
Шёл из точки А в точку Б ровно тринадцать дней.
На четырнадцатый день заведующий факторией посадил под каким-то предлогом вертолёт. который и отвёз меня в посёлок Марково, потом в Анадырь.
Этот переход многому меня научил: во-первых, я на собственном опыте прочувствовал, насколько трудно приходится путешествующему в одиночку: а во-вторых, в-третьих и в-четвёртых, окончательно убедился в том, что главное в сольных маршрутах – это внутренняя готовность преодолевать, нет, не трудности, а большие однообразные пространства без возможности с кем-либо посоветоваться.
«Однажды утром, вскоре после того как мы достигли реки Поркьюпайн на своём пути к северу, Джимми вдруг издал возглас изумления и указал на что-то впереди. Его острые глаза разглядели чёрную точку, двигавшуюся по снегу. Скоро её различил и я. Час спустя мы повстречали одинокого человека с чёрным от копоти лицом, который, не имея даже собаки, сам тащил за собою свои нарты. То был почтальон, развозивший почту между устьем реки Меккензи и торговыми станциями по ту сторону гор. Я не верил своим глазам. Передо мною стоял человек, который за сотни миль от ближайшего жилья, не имея ни единой души, могущей ему помочь в случае болезни или несчастья, безмятежно шагал в разгаре полярной зимы через скованную льдом и морозом пустыню и даже не подозревал, что он совершает подвиг!
Я исполнился восхищением перед этим мужественным добродушным шотландцем. Мы сразу подружились, и он часто потом писал мне письма, а в последнем просил меня взять его с собою в предстоявшую мне экспедицию на Южный полюс. Я был чрезвычайно рад заполучить его в качестве спутника, и он непременно отправился бы со мною, если бы судьба не решила иначе. Он пропал без вести у устья реки Меккензи, и больше о нём никто не слыхал. Я не могу упустить случая и не почтить здесь памяти этого замечательнейшего, лучшего и благороднейшего из сынов пустыни, которого я имел счастье встретить на моём пути».
Р. Амундсен. Моя жизньЧасть IV
Живая природа
Глава 47
Следы
Когда говорят о следах, с которыми встречается путешественник на тропе, то обычно имеют в виду следы животных – как безопасных и даже полезных для человека, так и опасных. На самом же деле следы – это отпечатки очень многих событий, и их правильное толкование может сильно облегчить жизнь путнику практически в любых природных условиях. Поэтому, рассказывая о следах, я упомяну следы геологических явлений, следы воды, следы человеческих стоянок и даже следы… ветра.
Собственно говоря, внимательное отношение к следам является одним из основных навыков путешественника, позволяющих ему получать важную информацию в процессе пути и делать из неё нужные выводы.
Следы животных
Под следами животных чаще всего подразумеваются оставленные на грунте отпечатки их лап – равномерные цепочки ямок однообразной формы, протянувшиеся на значительное расстояние и повторяющиеся с приблизительно одинаковой периодичностью. Однако не меньше, чем отпечатки лап, путнику могут рассказать звериные лёжки, лунки птичьих ночёвок, кучки экскрементов и царапины на деревьях, где некоторые животные находят себе убежище. Существуют ситуации, когда следами являются глубокие канавы в снегу, ямы и покопки, обломанные ветви. Кроме того, при определённых условиях (например, во время установившегося наста) многие небольшие животные оставляют на поверхности снега незаметные следы, которые к тому же очень быстро исчезают под лучами солнца.
Следы зайца-беляка.
Расшифровка следов требует внимательности и тренированного глаза, а также значительного опыта в следопытстве. Поэтому в настоящей главе я очень кратко касаюсь следопытства как такового и рекомендую человеку, желающему изучать следы по книгам, обратиться к трудам таких замечательных натуралистов, как Э. Сетон-Томпсон, А. Формозов, Н. Руковский и П. Ошмарин.
При изучении следов надо помнить, что довольно часто сами животные «понимают», какие возможности для их преследования оставляют эти отпечатки, и инстинктивно, а порой и «осознанно» запутывают их.
Следы животных способны довольно много рассказать опытному путнику о его пути. Прежде всего, их количество, как правило, говорит о продуктивности территории, через которую проходит маршрут, и о её обитателях. Исключение составляют лишь следы северного оленя в тундре – стада оленей находят себе пищу как среди богатых кормом речных долин, так и на практически безжизненных лишайниковых плато и кочкарных низинах. Кроме того, следы оленей отнюдь не говорят о том, что эти звери остались тут навсегда – сегодня стадо может находиться от его следов суточной давности в тридцати-сорока километрах.
Стоит обращать внимание на наброды зайцев и куропаток возле низких ивовых кустиков – как правило, там располагаются места для удачной постановки силков; на следы постоянных жировок изюбрей, лосей или кабанов; ну и, естественно, на точки постоянных выходов медведей на поля или нерестовую реку. Стоит помнить, что многие животные, например лось, медведь, снежный баран, обладают индивидуальными участками, иногда довольно ограниченными, на которых держатся значительную часть года; а другие звери, в частности сайгаки и северные олени, напротив, их не имеют и являются кочевниками.
