– Боже! Да что же ты!!! Ломая же ее! Ломай!! – взвизгнула супруга, когда в плотном окружающем нас мраке снова раздался скрипящий вопль, на этот раз намного ближе, чем прежде.
Собрав оставшиеся силы, я в отчаянии снова занес ногу вверх и, не надеясь на успех, долбанул по стеклу…, которое наконец издало долгожданный треск и сверкнуло в темноте образовавшейся трещиной.
Через считанные секунды проход был свободен. Я отбросил в сторону осколки стекла и торопливо забросил в помещение рюкзаки, пролез вперед первым, принял детей и дождался, пока супруга также окажется с нами.
– Надо закрыть ставни! – тяжело дыша обратилась ко мне она, выпрямившись во весь рост и кивнув в сторону цепочной веревки, которые виднелась на стене, справа от двери, которую я никогда не замечал, но которая не обошла внимание супруги.
Дрожащими руками я схватился за цепочку и потянул ее вниз, удивившись насколько легко поддается моим манипуляциям сложная и массивная конструкция. Под низкое утробное урчание, тяжелые рольставни послушно опускались с наружней стороны от входной двери. И дернув за цепь еще несколько раз, я захлопнул ставни окончательно, обеспечив защиту нашего нового убежища от тварей, скрипящих снаружи.
Несколько секунд мы стояли молча, прислушиваясь к окружающему пространству, привыкая к новой обстановке, нервно оглядываясь по сторонам.
Помня о верном способе проверить безопасность помещения, я стащил с носа маску и глубоко втянул воздух торгового зала.
В нос немедленно ударил тяжелый неприятный запах, в котором я признал смрад от испорченных продуктов, гниющих в оставленных без электричества холодильниках мясных полуфабрикатов и покрытых плесенью фруктов и овощей.
А еще, к огромному своему сожалению, я уловил тошнотворно‑сладковатый «аромат» аммиака…
Шоколад
– Смотри! – чуть слышно просипела мне в ухо супруга, показывая рукой на разбитую банку с огурцами.
– Я видел… Оставайтесь тут…. Я проверю…, ‑ шепотом ответил ей я, озираясь по сторонам и прислушиваясь к тяжелому, будто мешок с мокрым песком, безмолвию помещения.
‑ Пожалуйста, осторожно! – взмолилась она, опускаясь на корточки, сползая по краю кассовой стойки и притягивая к себе обеих девочек, – ты думаешь тут кто‑нибудь есть?
– Я думаю, что да.
– О боже! Ну сколько можно? Я не могу больше так! Я устала! Что они от нас хотят? Что мы им сделали?
Ее лицо скривилось в жалобной гримасе, внутренние края век приподнялись, а внешние опустились, сделав ее глаза похожими на две горестные запятые. Ее руки нервно теребили складки на куртках девочек, будто две пойманные в капкан куропатки, тщетно пытающиеся вырваться из ловко выставленной западни. А кончик нос заметно подрагивал.
У моей Немезиды начиналась истерика. И я не мог на нее за это быть в обиде. Она держалась всю эту бесконечную кошмарную ночь достойно и выдержала ее почти до конца. Да я и сам был настолько вымотан и растерзан переживаниями, что происходящее начало казаться мне смутным сном, липким нереальным кошмаром, когда ты знаешь, что спишь, но проснуться не в силах. Голова моя гудела и разрывалась в висках спазмами. Зияющий пустотой желудок болезненно пульсировал, а печеночная желчь будто прожигала стенки брюшины и то и дело отдавала в пищевод неистовой изжогой.
На одну предательскую долю секунды, когда я смотрел на отчаявшуюся супругу, сжавшуюся передом мной в трусливый комок, я подумал, что бороться дальше бессмысленно. Что по своей сути, даже не важно, смогу ли я и на этот раз избавить нас от участи быть съеденными тварями. Все равно нам не выжить. Без проверенного и надежного убежища. Вынужденные бежать из обжитой квартиры навстречу пугающей неизвестности. Ведь рано или поздно удача отвернется от нас. Или попросту я промахнусь, не смогу бежать, тащить и толкать, как меня заставляет нужда. И я не смогу больше бороться. Не важно – сегодня, завтра или послезавтра, но наша участь предрешена. Так стоила ли игра свеч? Нужно ли продолжать терпеть и ползти, выжигая нервы и вытягивая жилы? И мучать себя, жену и детей?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И тут младшая дочь отвернулась от матери, подняла на меня голову, поправила плюшевую единорожку, спрятанную за пазухой и хрупким пальчиком крохотной ручки прикоснулась к моему опухшему колену.
И тонким, едва слышным голоском спросила.
– Папа‑а‑а! Тебе больно?
Я посмотрел на нее, освещенную лучом налобного фонаря и некоторое время не понимал о чем она спросила, будто рассматривал инопланетянина, обращающегося ко мне на неком неземном языке. А когда понял, то мне стало стыдно за свою слабость. За то, что маленькая четырехлетка умудрялась переносить вызовы сегодняшней ночи и при этом не забывала побеспокоиться о родителе. А мы с женой, два взрослых лба, ответственных за жизни детей, позволяем себе истерить и опускать руки.
– Все хорошо, моя сладкая ляля. Папа твой в полном порядке, – ответил ей я и после перевел взгляд на супругу, которая, как мне казалось, испытывала то же самое чувство неловкости за допущенное малодушие, которое будто окатило нас ледяной водой, заставив немедленно прийти в себя.
– Мы будем ждать тебя здесь. Иди и проверь все… – лицо супруги оправилось, оставив на месте только привычные «домики» бровей и тревожные складки на лбу.
Я кивнул ей в ответ. Поворачиваясь по сторонам, я попытался найти подходящий предмет, который можно было использовать в качестве оружия, взамен оставленной в подьезде биты. О том, чтобы вытащить «на волю» ружье речи быть не могло. Ведь я понимал, что стоило мне пальнуть из него хоть раз, так грохот выстрела немедленно привлечет к нам рыскающую в поисках нас орду тварей.
И тут мой взгляд упал на нишу слева в углу, перед кассовой стойкой, прямо под полками с кормом для домашних животных. Ниша была заблокирована «колодой» из магазинных тележек, вложенных одна в одну. И возле самой стены, за тележками, я рассмотрел очертания длинной деревянной палки.
Стараясь не греметь колесами тележек, я передвинул их в сторону, освободил доступ к интересующей меня нише, протянул руку и достал швабру. Добротную, с толстой увесистой ручкой, в отличии от современных пластиковых аналогов. И взвесив ее в руках, приготовился выдвигаться на исследование торгового зала.
– Давай я пойду с тобой? – послышался шепот супруги, которая к тому времени сумела окончатлеьно прийти в себя и настроиться на последний рывок перед тем, как мы наконец сможем передохнуть после бессонной ночи.
– Нет. Как ты оставишь одних детей? – ответил вопросом на вопрос я. Она же не решилась со мной спорить и лишь крепче притянула к себе девочек.
– Мама, можно Киндер‑сюрприз? – послышался неожиданный вопрос старшей дочери, которая через плечо тянула руку к стенду, заполненному рядами сладостей.
– Милая, потерпи пожалуйста, нам нельзя шуметь, детка…, ‑ терпеливо ответила мать отдергивая руку дочери от любимого лакомства.
Мой же пустой, истерзанный голодом желудок в очередной раз взвыл утробным ревом.
– Мама, давайте все поедим немного шоколада. Что‑то намного лучше Киндер‑сюрприза. Чуток сахара для энергии нам сейчас не повредит, – предложил я и достал с полки знакомую синюю плоскую упаковку.
Раскрыв лакомство без лишних шумов и хлопот с оберткой, я поделил плитку на четыре части и раздал каждому члену семейства по положенному кусочку. Дети не стали капризничать и требовать свое, а послушно приняли шоколад из моих рук.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Теплая, терпкая, приторная сладость мягко таяла на моем языке, заполняя рот и обволакивая небо. Никогда, даже в самом раннем детстве, я не был большим фанатом шоколада, предпочитая другие разновидности десертов. Но я помнил, как однажды, во время долгого похода в горы, когда запас сил моего организма иссякал и энергии подниматься по склону не оставалось, мне помог оживиться темный шоколад, предложенный одним из друзей. Вот и сейчас, стоило сладкой приторной патоке добраться до моего страждущего желудка, впитаться в кровеносную систему и добраться до мозга, как фокус в глазах усилился, сознание прояснилось и мышцы тела, как казалось, принялись сжиматься и разжиматься намного легче, чем прежде, выполняя требуемые движения.
