Все всё побросав, собрались у шатра большухи. И настороженно стали следить за птицей, но та не кидалась на невидимого врага, а металась от леса к шатру, от шатра к лесу. Дануха первая поняла, что она орёт:
— Она нас кличет куды-то, — сказала баба уверенно и громко. Определив, что Воровайка зовёт, указывая направление на старый баймак, радостно добавила, — никак пришёл кто?!
Дануха тут же кинулась собираться, хотя все сборы заключались лишь в отыскании свой клюки и быстро, почти бегом, направилась за постоянно мельтешащей среди деревьев Воровайкой. Все последовали за ней. Данава вооружился своим посохом, Неважна, соответственно луком.
Всю дорогу до баймака, Дануху грызла какая-то тревога и решив прислушаться к этому чувству, она повела отряд не на прямую, через змеиный источник, а в обход, выходя на баймак со стороны Красной Горки. Решив сначала издали глянуть на гостей и в случае чего, сбежать обратно в лес. Данава поддержал её осторожность, Неважне было всё равно, только Воровайка была против. Она отчаянно орала, таща хозяйку по прямой, но получив порцию задиристого мата с показательными помахиваниями волчьего хвоста на клюке, заткнулась и стала лишь сопровождать отряд, летая в стороне. Выскочив из леса на вершине холма, Дануха пригнулась к земле и рассекая высокую траву, стала пробираться на край, чтоб оттуда рассмотреть, что делается внизу, в сожжённом баймаке. На всякий случай прижала серую шкурку рукой к древку и как следует её по жулькала пальцами, от чего по всему телу прокатилась горячая волна ненависти ко всему вокруг и внутренней злости ко всему живому, а также появилось безоговорочное чувство наличие врага. Она всегда в этом состоянии видела врагов, даже если их не было, но это были мелкие издержки дара с которыми можно было смириться. Ещё по пути к раю, она прикрыла глаза и принюхалась, но ничего не поняла. Там внизу было что-то непонятное, необъяснимое. Какая-то помесь чего-то с чем-то не соединимого. Дойдя крадучись до спуска, она приподняла голову над травой… и тут же выронила клюку из рук, вставая в полный рост. То, что она увидела удивило её на столько, что она дышать забыла. По пощади в сторону реки шёл конь, а вместо головы, отчётливо различалась девичья спина и голова с длинной косой. Ведения сна проявились наяву. Но тут всю эту сказочную картинку, как всегда испортила Воровайка. Пока Дануха, как заворожённая смотрела на удаляющуюся фигуру, эта дрянь шустро слетела вниз и закружилась над конём-девой, при этом даже не думая скрывать свою бурную радость. В ответ, это непонятное создание повернулось боком и Дануха разглядела и целого коня с головой и сидевшую на его спине девку-наездницу.
— Воровайка, — радостно прокричала гостья, протягивая к ней руки и конь под ней при этом закружился, заплясал, как будто тоже несказанно обрадовался. Тут наездница лихо соскочила с четырёх ножного зверя и поднимая руки к кружащейся над ней птице, звонко засмеялась. Только тут Дануха вышли из ступора. Она узнала молодуху. Это была её Елейка, маленькая, щупленькая Елейка. Она, забыв о потерянной клюке, сломя голову пустилась бежать по склону вниз, не обращая внимания на высокую траву и оря во всю глотку:
— Елейка!
Молодуха услышала её, увидела и кинулась навстречу. Встретились они на бывших огородах, за обгорелыми кутами. Обхватили друг дружку. Дануха прижала её к себе одной рукой, второй безостановочно гладя её по голове, а та рыдала, уткнувшись в её грудь. Рыдала в голос, при этом, что-то пытаясь говорить, но ничего связного не получалось. С боку Елейку обнял и Данава, наконец, догнавший прыткую непогодам Дануху. Она, узнав колдуна, кинулась обниматься и с ним. Это, наверное, могло продолжиться долго, если бы не конь. Эта зверюга вдруг подскочил к обнимающимся и грозно заржал, оголяя ряд зубов и вставая на дыбы, всем своим видом показывая, что сейчас кого-то треснет копытом по башке, а остальных закусает. Елейка тут же вырвалась из объятий, что-то громко шикнула с присвистом, и конь буквально отпрыгнул в сторону, но и там продолжал нервно крутиться и бить копытом, явно недовольно фыркая. Елейка быстро утёрла слёзы и сказав только «Подождите», подбежала к разъярённому жеребцу и обхватив его за шею, которую он по началу всё же пытался вырвать, но не очень настойчиво, что-то зашептала ему на ухо. Конь успокоился. Почти. И Елейка, как человеку, представила всех собравшихся:
— Это Дануха, — матерь нашего рода. Она большуха. Старшая. Дануха хорошая и мне ничего плохого не сделает. Мы просто давно не виделись и радуемся встрече.
Конь недоверчиво покосился на растерянную бабу своими большими глазами и как бы говоря, что понимает, мотнул головой и фыркнул. Елейка продолжила:
— Это, — указала она коню на колдуна, — наш родовой колдун Данава. Он тоже хороший и тоже ни тебе, ни мне плохого не сделает.
Конь повторил процедуру принятия. Тут Елейка наконец заметила Неважну и замялась, увидев в ней не только не знакомого, но и чужеродного пацана, явно раньше такого не видавшая. Дануха заметила её замешательство и тут же представила:
— А эт Неважна, тож девка хороша. Я думаю вы даж подружитесь.
— Она девка?! — изумилась Елейка, недоверчиво рассматривая подходящую к ним незнакомку, — да она же в штанах? И косы у неё нет.
— Да эт ничё, — успокоила её Дануха, — она с дальних краёв, чужачка. Наших обычаев и нравов не знает. Но девка, чё надоть.
Дануха сознательно не стала раскрывать арова происхождения Неважны, так как была уверена во вполне предсказуемой реакции Елейки на эту новость и чтоб как-то разрядить обстановку, она постаралась сменить тему:
— Ты, деточка, с дороги-то, наверное, оголодалася. Мы т тольк по обедали, но и тябя надём чем подкрепить.
— Хорошо бы, — ответила на приглашение Елейка, но напряжение в голосе никуда не делось.
У неё в голове не укладывалось, как девка посмела одеться в мужскую одёжу и что это случилось с большухой. Раньше она за такое до смерти бы забила и не спросила бы как звать. Разрядила обстановку вездесущая Воровайка. Она лихо, с широкого маха плюхнулась на спину коня, да так и застыла, присев. Конь шарахнулся, округлив глаза от такой наглости. Сорока вспорхнула и зацокала. Но далеко не улетела, а сделав небольшой вираж, попыталась снова оседлать скакуна, но конь зорко следил за её выкрутасами и в момент подлёта, резко отскочил в сторону, пытаясь схватить птицу зубами, как собачонка.
— Ох, ё, — пропела, веселясь Дануха, — никак у Воровайки в жопе детство разыгралася. Смотри, подруга, до балуешь. Он тябе хвост то твой красивый ощиплет.
Елейка тоже расцвела в расслабляющей улыбку и крикнула коню:
— Злюка! Это она с тобой играет, — и тут же обернувшись к людям, добавила, — это его я так кличу.
Но конь и без неё сообразил, что сорока не противник, а игрушка и с лёгкостью бесшабашного ребёнка, принялся с ней играть. Он прыгал, скакал, изворачивался и вскакивал на задние ноги, стараясь поймать назойливую птицу, а та, ликуя и наслаждаясь своей неуязвимостью, порхала, как молодая. Уже через несколько мгновений они с шумом носились по площади туда-сюда, вызывая в зрителях неподдельную радость. Как эти два, абсолютно разных создания природы, так быстро, почти мгновенно нашли в друг друге родственные души, непонятно. Только отогнав с помощью Воровайки от Елейки эту охранную зверюгу, Дануха смогла спокойно подойти к молодухе и приобнять за плечо:
— Подём, моя хороша. У нас теперяча новый кут и у тябя тож.
Но повела она всех не через Красную Горку, как пришли, а по прямой, через змеиный источник. Конь с сорокой практически мгновенно догнали людей, как только они вышли из разорённого поселения. Жеребец похоже за игрой вовсе забыл про хозяйку, но Воровайка себе этого позволить не могла. Она хоть и бесилась как дитя, но опыт и прожитые невзгоды не проиграешь. Они стрелой пролетели рядом, мимо вереницы людей, в высокую траву заливного лига и там пропали где-то. Когда Дануха дошагала до родника, то увидела такую картину. Конь, набегавшись, жадно пил воду из лужи, которую образовывал родник, прежде чем потеряться в траве маленьким ручейком. Сорока скакала рядом.
