к кладбищу начались инциденты. Сапронов, с седой (в сорок лет) шевелюрой, топорщившейся вокруг постаревшего изможденного лица [вероятно, авторское преувеличение: Тимофей Владимирович поседел очень рано, а вот “изможденное лицо” – это не про Сапронова двадцатых годов. –
С.В.], прошел по рядам: “Спокойно, товарищи, не будем поддаваться на провокации… Преграды обойдем”. Один из руководителей восстания 1917 г. организовывал теперь скорбную баталию перед воротами кладбища.
Некоторое время мы топтались перед высокими зубчатыми воротами: ЦК дал указание пропустить только двадцать человек. “Тогда, – ответили Троцкий и Сапронов, – гроб не внесут, и речи будут произнесены прямо на дороге”. Какой-то момент казалось, что начнется драка. Вмешались представители ЦК, мы вошли. В последний раз гроб в тишине и холоде проплыл над головами, затем его опустили в могилу. Не помню, кто из высокопоставленных деятелей произнес соболезнование от имени ЦК. Поднялся ропот: “Хватит! Пусть он уйдет!” Это было тягостно. Раковский, массивный и гладко выбритый, овладел вниманием толпы, далеко разносились его чеканные слова: “За этим знаменем – мы пойдем – как ты – до конца – клянемся в этом – на твоей могиле!”»[1208]
По данным Ю. Фельштинского и Г. Чернявского, во время похорон Л.Д. Троцкий беседовал с Т.В. Сапроновым, который поставил вопрос о необходимости создания нового блока в рамках оппозиции. Троцкий заявил в ответ на предложение, что Сапронов и его сторонники «всегда слишком забегают вперед»[1209]. Тут следует заметить, что, по свидетельству Льва Давидовича (1929), против него «внутри оппозиции» вел «настойчивую борьбу по вопросу о нашем отношении к ультралевым (Сапронов, В.М. Смирнов и другие), стоявшим, так сказать, априорно на точке зрения двух партий», Карл Бернгардович Радек. Радек настаивал на том, что у Троцкого и его сторонников, с одной стороны, и у сапроновцев – с другой, отсутствовали какие-либо разногласия, а потому следует «не только не нападать на них, но наоборот, слиться с ними в одной организации»[1210]. Троцкий, не без иронии напомнив о непоследовательности Радека, констатировал тот факт, что аккурат в вопросе об объединении с Сапроновым и его товарищами Карл Бернгардович проявил «…несомненную настойчивость, которая длилась с октября 1926 г. по февраль 1928 г., то есть целых 15 месяцев, – срок для Радека совершенно неслыханный!»[1211]
28 ноября 1927 г., еще до начала работы XV съезда ВКП(б), закончился процесс распада блока троцкистов и зиновьевцев. Распад временного тактического союза мог предсказать любой, мало-мальски представлявший себе реальные взаимоотношения Троцкого и деятелей Левой оппозиции, с одной стороны, и Зиновьева и деятелей Новой оппозиции – с другой. В личном фонде Зиновьева хранится машинописный текст работы «Некоторые факты», который с исчерпывающей полнотой выстраивает хронологию распада временно Объединенной оппозиции:
«1. На совещании на квартире Смилги 11 ноября ленинградская группа впервые ставит вопросы: 1) о необходимости обратиться с письмом в ЦК по поводу “смычки” и “беспартийных”; 2) признать для себя необходимым подчинение XV съезду, ибо иначе вторая партия неминуема (конечно, мы не можем отказаться от платформы) и 3) признать необходимым СЕЙЧАС ЖЕ приступить к обсуждению с товарищами единомышленниками (прежде всего с лучшими рабочими Питера и Москвы) обо всем этом (прежде всего о поведении нашем на XV съезде). Группа Троцкого отвечает отрицательно на все три вопроса, сразу же выдвигая обвинение в “капитуляции” и т. п. По пункту о двух партиях группа Троцкого заявляет, что это “метафизика двух партий”, что это “фетишизм” и пр.
Два-три дня идут острейшие прения. Только самая решительная постановка нами [вопроса] приводит к принятию письма 14 ноября за подписью 31 [деятеля оппозиции]. После этого, через пару дней, группа Троцкого начинает признавать, что посылка письма была правильным шагом, а текст письма безукоризненным. В то же время [троцкисты] ведут безобразную “проработку” нас.[1212]
2. 22 ноября Зиновьев представляет документ “резюме положения и ближайшие задачи”. Предварительно показывает Смилге и по его совету вычеркивает полемику против Троцкого (“метафизика двух партий” и т. п.). Лашевич едет с этим документом в Ленинград для совещания с ближайшими друзьями. В тот же день документ передается Зиновьевым Троцкому для предварительного сговора. В тот же день Радек сообщает Каменеву, что группа 23‐го года (имеется в виду Левая оппозиция. – С.В.), в общем, солидарна с нами. Лашевич выезжает с убеждением, что отступать мы будем ВМЕСТЕ с группой 23‐го года, солидарно.
23. 23 ноября Троцкий заявляет Каменеву, что Радек передал решение группы Л[ьва] Д[авидовича] неточно, что расхождения “на 60 %” остаются.
24 ноября в квартире Смилги на новом совещании Троцкий заявляет, что он и его группа относятся к тезисам (“резюме” Зиновьева) “непримиримо отрицательно”. Троцкий зачитывает (без предварительного сговора): а) большие тезисы о положении и б) проект обращения к XV съезду. Гробовое молчание. Текст тезисов Троцкого страшно преувеличивает вопрос о термидоре, ставит глубоко принципиально вопрос о двух партиях и пр.
Зиновьев заявляет, что после такого документа говорить не о чем. Каменев говорит: “Это есть надгробное слово блоку”. Почти разрыв. Троцкий обещает Зиновьеву дать Зиновьеву и др. свои тезисы, но НЕ ДАЕТ ИХ ДО СИХ ПОР»[1213].
Зиновьев, будучи человеком менее решительным, не мог выскочить «за флажки» «ленинской» партии. В этом его вполне поддерживали Каменев и тем более неизменно лично и политически преданный Ленину Смилга, которые не могли воспринять тезисы Троцкого иначе, как опасную крамолу. Троцкий с его опытом самостоятельной работы в рамках единой РСДРП был готов на образование самостоятельной партии – как и Радек. Однако и сам Троцкий, и все остальные прекрасно знали, что опыт Льва Давидовича по созданию во времена «единой» РСДРП даже не собственной партии, а сколько-нибудь весомой фракции был провальным.
Далее – 25 ноября Зиновьев, вспоминая так и не переданные ему тезисы Троцкого, набросал ответ вождю Левой оппозиции:
«Мы вынуждены констатировать, что важнейший документ, оглашенный Л.Д. Троцким (без всякой попытки ознакомить нас с ним предварительно), не дан нам на руки, вопреки прямому уговору. Документ этот настолько важен, что мы вынуждены остановиться на нем сейчас же. Ибо дело не только в том, чтобы написать общую бумажку, которая проживет два дня, а дело в том, чтобы выяснить, насколько у нас сохраняется общность взглядов на все положение вещей в связи с XV съездом и тем, что будет после XV съезда.
Вся первая вводная часть документа Л[ьва] Д[авидовича], по нашему мнению, неправильна. Она отходит от нашей платформы. В вопросе о “термидоре” и элементах перерождения документ Л[ев] Д[авидович] ПРЕУВЕЛИЧИВАЕТ настолько, что получается прямо КАРИКАТУРА на большевистскую оценку. Принять эту оценку значит погубить наше дело. Мы НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ принять этой оценки не можем.
Особенно неверной и небольшевистской (! – С.В.) является оценка в документе Л[ьва] Д[авидовича] нынешнего состояния РАБОЧЕГО КЛАССА. Мы уже не раз спорили с[о] Л[ьвом] Д[авидовичем] по этому вопросу и раньше. Сказанное в документе об усталости и пассивности рабочего класса СССР НЕВЕРНО и ведет
