Это заслужено мною. Но когда будут […] сравнивать политическую биографию Троцкого в “целом” и политическую биографию Зиновьева в “целом”, – тогда окончательный
итог все-таки будет, я надеюсь, за мной. […]
родное и
кровное для меня –
большевизм»[1225].
По данным Емельяна Ярославского, Каменев «и др.» выходили на съезд «после довольно серьезной драки у себя внутри»[1226]. Ярославский основывался на раздобытом ЦКК письме, написанном накануне открытия верховного органа ВКП(б) оппозиционером Ивановым из Наркомата торговли СССР:
«Настроение тяжелое в связи с тяжелым сталинским прессом. Последние дни прошли в ожидании всяческих перемен. Сталинцы выкинули лозунг “на колени”. Наши стали обсуждать обстановку. В верхах наметилось небольшое расхождение. Часть очень склонна идти на капитуляцию, а часть, во главе с Л[ьвом] Д[авидовичем], и в особенности низовые работники, стоят за продолжение борьбы до победы. В результате – компромисс, и подано съезду, открывшемуся сегодня, единое заявление, смысл коего следующий:
1. Ни в чем своей ошибки не признаем, считаем это незаконным методом защиты взглядов; мы были вынуждены режимом. 2. На почве взглядов (платформы) остаемся и в дальнейшем. 3. При условии возможности защиты взглядов в рамках Устава, прекращения репрессий и приема в партию исключенных, распускаем фракцию и прекращаем всякую организационную и техническую работу. 4. При том же условии постановления съезда признаем обязательными и будем работать по их проведению в жизнь.
В конце добавляем и подчеркиваем, что в случае принятия этого заявления мы его будем строжайше исполнять, и мы заверяем, что это не маневр и не дипломатия, а подлинное желание мира в партии… Что будет теперь с восстановлением – решит съезд. Есть надежда, что благоразумие у сталинцев возьмет верх и они пойдут на мир. Но побаиваемся и неблагоприятного исхода, и тогда борьба будет продолжаться. В связи с этим заявлением в наших кругах такие настроения: низовики, как здесь по заводам и фабрикам, так и в провинции, в частности на Украине, настроены здорово лево и слегка ругают верхи за это заявление»[1227].
По мнению В.З. Роговина, во время съезда зиновьевцы собирались отдельно от троцкистов, подготавливая заявление о прекращении защиты своих взглядов и подчеркивая: всякое иное поведение «…неизбежно столкнет нас даже не с партией, а с советской властью, ее органами»[1228]. Однако стенографический отчет съезда заставляет усомниться в отсутствии координации действий основных составляющих Объединенной оппозиции. По заявлению А.И. Рыкова, «до сих пор Объединенная оппозиция, несмотря на разногласия внутри нее, продолжает проводить политику трех комнат – вначале каждая группа собирается в двух различных комнатах, потом объединяется вместе, затем опять расходятся, потом собираются опять и т. д.»[1229]. В стенографическом отчете ни одного возражения не зафиксировано[1230].
На XV съезде ВКП(б) 1927 г. сталинско-бухаринское руководство и их сторонники предприняли массированную атаку на Объединенную оппозицию.
2 декабря, за два-три часа до открытия съезда, Л.Б. Каменев, И.Н. Смирнов и И.Т. Смилга пришли к Г.К. Орджоникидзе с предложением устроить предварительное совещание с членами Политбюро. Серго напомнил, что вот-вот начнет работу верховный орган ВКП(б), и заявил:
– Единственно правильный путь – это выйти на съездовскую трибуну и честно и открыто сказать, что вы думаете делать дальше.
Всякие переговоры за спиной съезда председатель ЦКК признал совершенно недопустимыми и посоветовал Каменеву со товарищи обратиться к верховному органу партии[1231].
Сталин взошел на трибуну, чтобы сделать политический отчет ЦК ВКП(б) на утреннем заседании 3 декабря[1232]. Заявил, что были все основания для утверждения о том, что «период “мирного сожительства” отходит в прошлое, уступая место периоду империалистических наскоков и подготовки интервенции против СССР»[1233]. Попутно рассказу об успехах, достигнутых страной под руководством ВКП(б), генсек делал краткие, отнюдь не лирические отступления, в которых критиковал оппозиционеров – причем «в целом». Правда, не преминул заметить, что «председателем Московского совета избран, вместо Каменева, т. Уханов, рабочий-металлист», а «председателем Ленинградского совета избран, вместо Зиновьева, т. Комаров, также рабочий-металлист»[1234]. Генсек подчеркнул, под аплодисменты собравшихся, что по итогам данных кадровых изменений «лордами-мэрами» Москвы и Ленинграда стали «рабочие-металлисты[1235]. Собственно, своим оппонентам Сталин выделил в своем выступлении целый раздел – «Партия и оппозиция»[1236]. «Дискуссия иногда абсолютно необходима и безусловно полезна. Весь вопрос в том, какая дискуссия, – разъяснил лидер ВКП(б). – Если дискуссия протекает в товарищеских рамках, в рамках партийных, если она ставит своей целью честную самокритику, критику партийных недостатков, если она, стало быть, улучшает наше дело и вооружает рабочий класс, то такая дискуссия нужна и полезна. Но бывает другого рода дискуссия, ставящая своей целью не улучшение нашего общего дела, а его ухудшение, не укрепление партии, а ее развенчивание. Такая дискуссия ведет обычно не к вооружению пролетариата, а к его разоружению. Нам такой дискуссии не нужно»[1237].
Сталин привел заявление одного беспартийного рабочего о том, что «раньше мы искали, в чем разногласия между партией и оппозицией. А теперь уже не найдешь, в чем они согласны с партией»[1238]. Не обошлось без экскурса в историю Великого Октября: «В самом деле, как шли тогда на восстание Каменев и Зиновьев, с одной стороны, Троцкий, с другой стороны, и Ленин с партией – с третьей стороны? Это очень интересный вопрос, о котором стоило бы, товарищи, сказать несколько слов. Вы знаете, что Каменев и Зиновьев шли на восстание из-под палки. Ленин их погонял палочкой, угрожая исключением из партии…»[1239] Жаль только, Сталин не добавил, что его самого Ленин даже не пытался никуда загонять, причем всех своих соратников вождь большевиков после захвата власти сделал наркомами и только Сталин был удостоен в списке членов первого советского правительства статуса «комиссара» без добавки «народный».
«Говорят, – заявил хорошо информированный о деятельности Троцкого и Зиновьева со товарищи генсек, – что оппозиция имеет в виду послать съезду некое заявление насчет того, что она, оппозиция, подчиняется и будет подчиняться всем решениям партии, распустит свою фракцию и будет отстаивать свои взгляды, от которых она не отказывается, в рамках партийного Устава. Я думаю, товарищи, что ничего из этой штуки не выйдет»[1240]. Вот из этого Зиновьеву с Каменевым следовало бы сделать вывод о том, что капитуляция бесполезна. Тем более, что Сталин продолжил комментировать полученную им информацию: «Говорят, что они ставят также вопрос о возвращении в партию исключенных. Я думаю, товарищи, что это тоже не выйдет»[1241].
Дмитрий Иванович Курский в отчете Центральной ревизионной комиссии ВКП(б) заговорил о том, что план работы Политбюро ЦК был «сорван нашей оппозицией»[1242].
Собственно, вопрос о необходимости исключения оппозиционеров был поставлен в самом начале работы верховного органа партии. Формально речь шла о нарушении первого пункта Устава партии. Ф.И. Голощекин опроверг заверения Объединенной оппозиции в том, что
