– Новые интриги? – поморщился юноша.
Джона оскалилась весело и лениво, словно домашняя холеная кошка, объевшаяся жирных сливок.
– Почему нет? Теперь, когда наша жизнь, благодаря тебе, мой многомудрый сын, изменилась, без интриг обойтись будет сложно.
Она пользовалась любой возможностью, чтобы поддеть проштрафившегося Раммана.
– Желаешь присоединиться к графу?
– А можно?
– Нет! – отрезала Джойана. И рассмеялась. – А что? Вдруг это шанс? Рамман, а Рамман, ты хочешь свергнуть Императора?
– Мама! – взвыл юноша, доведенный материнскими насмешками за эти несколько дней до предела терпения. – Тебе сейчас вредно думать о переворотах.
Он не стал ничего объяснять. Взял материнскую руку и потряс ею в воздухе. Такую тонкую, такую нежную и совсем-совсем без привычного браслета.
– Давай договоримся сразу – ты больше не язвишь меня словесно, а я не сажусь сейчас верхом на Лоди и не догоняю твоего Эска, чтобы сообщить интересную новость.
Джона снова зевнула.
– Ладно, мой коварный сын. Твоя взяла.
Они стояли на вершине холма, с которого открывался вид на земли Янамари – зеленые, щедрые, населенные природными духами и душами шуриа. Смотреть и не насмотреться, дышать и не надышаться. Жить и…
– Я вернусь в дом, распоряжусь насчет жаток. Их должны доставить сегодня.
– Иди, милый, – вздохнула умиротворенно Джона.
И когда Рамман отошел на безопасное расстояние, не устояла и крикнула вслед:
– Ты все-таки подумай над моим предложением!
Янамари благоденствовало, лето обещало быть жарким, и новая жизнь под сердцем у шуриа была великолепным доказательством своей стойкой бесконечности.
Джойана подставила лицо под льющиеся с небес солнечные лучи, наслаждаясь неизбывным чудом, которое вовне и внутри, пребывая одновременно и в прошлом, и в настоящем, и даже в будущем.
Сегодня, в первый день новолуния Дилах, она зажжет родительскую свечу для пращура, для Эйккена, чтобы он не свернул со своей дороги к Оддэйну. Эрн Янэмарэйн – Прошлое. Дитя, которое она носила, станет Будущим. А Настоящее… Оно всегда с нами.
– Ты всегда со мной, сестра моя Грэйн.
И ветер по воле шуриа подхватил ее слова и понес на северо-запад, в сторону моря.
Грэйн
Уж на что суров и строг остров Ролэнт, сердце Архипелага, но скалистый Конрэнт еще суровей. И если в окрестностях Эйнсли уже вовсю зеленели поля, то здесь, в холодных холмах Конрэнта, еще кое-где таились островки ноздреватого снега, и весна пробиралась по-над болотами и среди серых валунов робко и с оглядкой, будто осторожный лазутчик на вражеской территории.
Но над аккуратно расчищенными лоскутками полей арендаторов уже кружились стаи птиц, а тощие косматые овцы с голодными и злыми, совсем не овечьими глазами уже бродили по холмам, выискивая между камней клочки травы. И ветер свистел в камышах совсем по-весеннему. И вовсе необязательно было разворачивать карту или стучаться в чьи-то ворота, чтоб расспросить о дороге в поместье Кэдвен. Дорога здесь была одна-единственная, одна из тех, что прямыми и ровными стрелами прорезают весь Конрэнт, и вела она к северному побережью вдоль быстрой Арейт, кое-где пересекая ее извилистый путь горбатыми каменными мостами. Ничего не изменилось за два десятка лет. Где угодно, но только не здесь.
– Мы не заплутаем ли, посвященная? – окликнул Грэйн ее новый денщик, оставивший на бастионах форта Сигрейн правую ногу вместе с надеждой выслужиться из рядовых. Отставной сержант вполне смог бы прожить на положенную по закону двойную пенсию где-нибудь в рыбачьем предместье Эйнсли, но, когда эрна Кэдвен в поисках денщика и возможного управляющего поместьем заглянула в кубрик морских пехотинцев на «Княгине Лэнсилэйн», не стал раздумывать и минуты. Одиночка, чьим единственным домом была казарма, а женою – винтовка. Женщина и инвалид – отличная парочка получилась. Почти настоящие офицер и денщик.
«Нам, ущербным одиночкам, надо держаться вместе», – ухмыльнулась тогда Грэйн.
«Видит Локка, вам не найти пса вернее, посвященная», – оскалился в ответ бывший сержант. На том и сошлись.
Теперь несостоявшийся отставник (эрна Кэдвен проявила характер и убедила лорда Конри оставить ир-Фрэйда в списках) ловко управлялся с повозкой, запряженной низкорослой лошадкой конрэнтской неприхотливой породы, а сама Грэйн украдкой растирала ноющие от непривычно долгой верховой езды ляжки. По статусу и чину посвященной эрне лейтенанту и владетельнице имения Кэдвен не положено въезжать на свои три священных эйра на телеге, сидя на сундуках, словно безземельная. Эрне полагается восседать на могучем коне. Девушка фыркнула и потрепала по серой гриве лохматого упрямого мерина. Эрне много чего полагается, а уж сколько всего не полагается эрне, так это вообще не перечесть!
– Не заплутаем, ир-Фрэйд, – отозвалась она, привстав в стременах и оглядывая безлюдные окрестности. – Видите тот холм с тремя камнями на вершине? Дорога его огибает, так что вы езжайте по ней, а я поднимусь наверх. Там за поворотом стоит путевой камень, свернете направо. Дороги не будет, но место ровное, телега пройдет. И до нашего Кэдвена уже рукой подать. Правьте на шум моря, не ошибетесь.
– И как вы все помните, эрна, – хмыкнул денщик и тронул вожжи. – Н-но, Шнява!
Грэйн хихикнула. Окрестить флегматичную кобылу таким нарочито «корабельным» именем способен только бывший морской пехотинец! Это все равно что переименовать мерина из Удара в Удаза, что она, собственно, и сделала с истинно ролфийской мстительностью.
– Двигай, Желтоглазый, – Грэйн прицокнула языком и добавила упрямой скотине каблуками, чтоб не расслаблялся. – Пошел, совиный сын! А то быть тебе Херевардом!
Мерин всхрапнул и неохотно двинулся наверх. Ролфийка довольно ухмыльнулась. Вот так бы всегда! Они со свежепоименованным Удазом воевали с переменным успехом, но сахар был у Грэйн, и овес тоже, так что в окончательной и скорой победе эрна Кэдвен не сомневалась. Грэйн вообще теперь старалась не сомневаться. Ни в чем.
А лысая вершина холма оказалась неожиданно близко, и камни венчали ее, как прежде, и, если хорошо поискать, наверняка можно найти у подножия среднего из них зарытую когда-то маленькой эрни Кэдвен пряжку от старого отцовского ремня. Ветер пришел с близкого моря и взметнул серую юбку Грэйн, мигом растрепал тщательно заплетенную косу и вышиб из прищуренных глаз невольные слезы. Ролфи спешилась и, отчего-то не удержавшись вдруг на ногах, опустилась на колени. Протирая глаза и отбрасывая со лба мешавшие волосы, она, смаргивая слезы, до рези в глазах вглядывалась вниз, туда, где…
Да! Вот же он…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
