В этом рассуждении – весь Кочкарев и вся та среда, типичным представителем которой он являлся. Кочкарев потому и верховодит в этом обществе, что прекрасно знает его нравы и неписаные законы. Благодаря своей изворотливости, нахрапу он почти достигает цели – Подколесину уже некуда отступать, и он готов жениться. Но в мире погони за чинами и «капиталом» все неверно и обманчиво, и Кочкарев, уже, казалось бы, достигший своей цели, оказывается одураченным. Напористость, наглость Кочкарева, его бесцеремонность подчеркнуты отрывистой интонацией, фамильярно-развязным тоном, нарочитой грубостью речи. Досадуя на нерешительность Подколесина, Кочкарев обрушивается на него с градом ругательств: «Дурак, дурак набитый, это тебе всякий скажет. Глуп, вот просто глуп, хоть и экспедитор… ведь изо рта выманят кус. Лежит, проклятый холостяк! Ну скажи, пожалуйста, ну на что ты похож? Ну, ну, дрянь, колпак, сказал бы такое слово… да неприлично только. Баба! хуже бабы!»
Галерея женихов своей пустотой и ничтожеством во многом напоминает чиновничий синклит в «Ревизоре». Но показаны они не в служебных отношениях, а в частной, домашней жизни, в которой они проявляют ту же низость своей натуры, эгоизм и алчность. «Положительный» Иван Павлович Яичница при всей своей грубости и тупоголовости весьма практичен и предусмотрителен в деловых отношениях. Женитьба для него прежде всего чисто материальное дело. Поэтому он по-деловому и подходит к ней. Он и реестрик приданого проверит, и убедится самолично, действительно ли дом, отдаваемый за невестой, на каменном фундаменте, и столовое серебро перечтет. Хозяйственный и любящий «основательность», он и изъясняется, применяя к своим матримониальным планам жаргон чиновничьей канцелярии, деловых бумаг: «… находясь в должности экзекутора при казенном месте, я пришел узнать, какого роду лес, в каком количестве и к какому времени можете его поставить».
Если для Яичницы невеста лишь неизбежное приложение к приданому, то для отставного офицера Анучкина особенно существенно, говорит ли она по-французски. Однако отнюдь не потому, что сам Анучкин знаток французского языка. «Вы думаете, – отвечает он Жевакину, – я говорю по-французски? Нет, я не имел счастия воспользоваться таким воспитанием. Мой отец был мерзавец, скотина. Он и не думал меня выучить французскому языку…» Зачем же тогда захудалому отставному офицеру нужно, чтобы его невеста говорила по-французски? Здесь сказалось мелкое тщеславие, стремление почувствовать себя на уровне «высшего общества», в котором все достоинства человека измеряются тем, насколько бойко он болтает по-французски. Анучкин – типичный отставной «питомец Марса», живущий на нищенский «пенсион» где-то «на Песках», в жалкой каморке, единственным украшением которой является длинный чубук. Типичность анучкиных подтвердил в своем отзыве Белинский: «Барышни, французский язык и обхождение высшего общества – в этом для него и смысл жизни и цель жизни, и, кроме этого, для него ничего не существует. Много попадается Анучкиных на белом свете: они-то громче всех хлопают актерам и вызывают их; они-то восхищаются всяким плоским и грубым двусмыслием в водевиле и осуждают пьесы за неприличный тон; они-то не любят ни на сцене, ни в книгах людей низкого звания и грубых выражений».[231]
Пожалуй, один лишь Жевакин, помимо материальных выгод, интересуется самой невестой, но и его интерес относится лишь к ее наружности. Для него равно милы все женщины – «лакомые кусочки», «розанчики», невеста же прельщает его пышностью своих форм, так как он, по его признанию, «большой аматер со стороны женской полноты». Жевакин изъясняется витиевато, в сентиментально-карамзинском духе. Его речь испещрена уменьшительными словечками («суконце», «душенька», «паучок», «красоточки черномазенькие», «балкончики», «розанчик», «тафтица», «шнуровочки», «манишечка», «платочек» и т. п.). Жевакин необычайно словоохотлив, но именно эта словоохотливость еще отчетливее рисует его умственное убожество. Рассказывая о Сицилии, Жевакин, в сущности, ничего не может сообщить о ней, кроме как о «красоточках черномазеньких» и «… эдакие горы, эдак деревцо какое-нибудь гранатное, и везде италианочки, такие розанчики, так вот и хочется поцеловать».
Скупыми, но типически-точными чертами показывает Гоголь тяжеловесное и неподвижное купеческое «темное царство». Но и здесь многое изменилось. Если отец невесты – Тихон Пантелеймонович, по словам его сестрицы, считал почтенным купеческое звание и не желал выдавать свою дочь даже за полковника, то его дочка Агафья Тихоновна только и думает о женихе-дворянине, и «хороший торговец» Алексей Дмитриевич Стариков не встречает ее сочувствия. «О купце и слышать не хочет. Мне, говорит, какой бы ни был муж, хоть и собой-то невзрачен, да был бы дворянин», – так характеризует ее сваха. В убогом сознании Агафьи Тихоновны собственно нет даже особых доводов в пользу дворянина. Главная побудительная причина – это тщеславие, желание покрасоваться в качестве «дворянки», показаться выше своего звания. Поэтому на резонные доводы тетки, защищающей купеческую «ровню», суконщика Старикова, Агафья Тихоновна отвечает лишь капризным: «Не хочу! Не хочу! У него борода: станет есть, все потечет по бороде…» Тетка невесты, Арина Пантелеймоновна, пытается в споре со свахой доказать преимущество купечества перед «голеньким» дворянином. На реплику Феклы о том, что «дворянин будет почтенней», она ядовито отвечает: «Да что в почтеньи-та? А вот Алексей Дмитриевич, да в собольей шапке, в санках-то как прокатится…» Фекла в ответ на это указывает на преимущества и «права» дворянина по части официальной иерархии: «А дворянин-то с аполетой пройдет навстречу, скажет: «Что ты, купчишка, свороти с дороги!» Или: «Покажи, купчишка, бархату самого лучшего!» А купец: «Извольте, батюшка!» – «А сними-ка, невежа, шляпу!» – вот что скажет дворянин». Однако Арина Пантелеймоновна не сдается и резонно замечает: «А купец, если захочет, не даст сукна; а вот дворянин-то и голенькой, и не в чем ходить дворянину». На это Фекла может лишь возразить: «А дворянин зарубит купца». Этот, казалось бы, нелепый и смешной спор отражает социальный конфликт комедии. «Голенький» дворянин уже вынужден был идти на поклон к купцу, умерить свою спесь и кичливость, а купец все больше чувствует свою силу, он уже знает, что может идти за поддержкой в «полицию». В черновой редакции пьесы реплика Арины Пантелеймоновны по адресу «дворянина» звучала еще определеннее: «Разносилась с своим дворянином. Дворянин, дворянин, а только и славы, что имя. Такой же холоп, только что перед черным народом дуется, а чуть только кто немного починовнее его, знай так покланивается, что инда еле шеи не сломит».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
