В раздел «Драматических отрывков и отдельных сцен» четвертого тома сочинений Гоголя 1842 года была включена наряду с переработанными сценами из «Владимира 3-й степени» и комедия «Игроки», начатая им, видимо, в более ранние годы (весь раздел самим Гоголем датирован периодом с 1832 по 1837 год).
Трагикомическая история опытного шулера Ихарева, изобретательно обманутого и ограбленного еще более ловкими мошенниками и пройдохами, его же собратьями по ремеслу, вырастает в широкое обобщение. Там, где все отношения между людьми основаны на денежном интересе, на обогащении за счет ближнего, не существует ни морали, ни дружеских чувств – ничего, кроме «чистогана». В комедии Гоголя хищнический мирок авантюристов и шулеров предстает как своего рода «микрокосм», как слепок с жизни господствующих классов. В нем господствуют те же циничные представления о долге и нравственности, та же «политическая экономия» жуликов и грабителей, что и в сфере отношений всего окружающего общества. Прожженный мошенник Утешительный, восхищаясь тонкостью работы одного «почтенного человека», который занимался для помощи шулерам изучением рисунка обратной стороны карт, заявляет: «Это то, что называется в политической экономии распределение работ. Все равно каретник: ведь он не весь же экипаж делает сам; он отдает и кузнецу и обойщику».
Заведомые мошенники и шулера отнюдь не являются какими-то отверженцами. Они почтенные члены дворянского и чиновничьего общества. Утешительный, в прошлом офицер, Ихарев, не только шулер, но и помещик, у которого в Смоленской губернии сто душ да в Калужской восемьдесят. У него свои повара, свой кучер. Он настоящий «барин», о котором лакей Гаврюшка, на вопрос Швохнева о том, что делает его барин, с простодушной гордостью отвечает: «Известно, что делает? Он уж барин, так держит себя хорошо: он ничего не делает». Более того, Ихарев даже учился в университете, слушал лекции профессоров.
Сатира Гоголя в «Игроках» проникнута особенной остротой и злостью. Продувные жулики, циничные и наглые аферисты, профессиональные шулера, маскируя свои грязные и темные делишки, все время говорят о дружбе, общественном назначении человека, произносят высокопарные моральные сентенции. Бессовестный мошенник, который выдает себя за почтенного провинциального помещика Глова, надувая Ихарева, все время произносит нравоучительные речи: «Эх, господа, послушайте старика! Нет для человека лучшего назначения, как семейная жизнь в домашнем кругу. Все это, что вас окружает, ведь это все волнение, ей-богу-с, волнение, а прямого-то блага вы не вкусили еще». И мнимый помещик чувствительными чертами описывает мирный уют семейной жизни. Желая одурачить Ихарева, Швохнев, Кругель и Утешительный, составившие шайку циничных аферистов и жуликов, ведут сентиментальные разговоры о дружбе, о долге человека перед обществом. Кругель якобы с простодушной искренностью упрекает Утешительного в излишней доверчивости и откровенности. Гоголь смело срывает здесь маску лицемерия и благонамеренности с окружающего общества:
«Кругель. Ну, признаюсь, это для меня непонятно. Быть откровенну со всяким. Дружба – это другое дело.
Утешительный. Так, но человек принадлежит обществу.
Кругель. Принадлежит, но не весь.
Утешительный. Нет, весь».
Все «благородные» и возвышенные фразы и слова Утешительного, Кругеля, Швохнева – об обязанностях человека, о долге, о мирной жизни в деревне, – взятые напрокат из словаря сентименталистов, звучат как злая насмешка, обнаруживают фальшь и пустоту этих понятий в буржуазно-дворянском обществе. Ведь вся окружающая действительность, весь опыт жизни и отношений господствующих классов делали такие слова, как «дружба», «добродетель», «закон», «честь», лишь пустышками, за которыми отсутствовало реальное содержание. И сам Ихарев, авантюрист и профессиональный шулер, мечтая обыграть мнимого Глова, которого он принимает за богатого помещика, также дает «принципиальное обоснование» своим жульническим планам в духе рассуждений буржуазных защитников «прогресса»: «Ведь как подумаешь, сколько денег пропадает даром, без всякой совершенно пользы. Ну что из того, что у него будет двести тысяч, ведь это все так пойдет, на покупку каких-нибудь тряпок, ветошек». Ихарев жаждет применить к «делу» чужие капиталы, и речь его звучит как едкая пародия на рассуждения финансиста. Он пытается не только оправдать свое жульничество и прямое ограбление ближнего, но видит в этом закон общественных отношений.
Считая себя богачом, Ихарев мечтает «заняться тем, что споспешествует к образованию», – пройтись в Петербурге «по Аглицкой набережной», пообедать в Москве «у Яра», «одеться по столичному образцу». Это, по его мнению, и означает «исполнить долг просвещенного человека». Таков пошлый, эгоистический «идеал» жулика и авантюриста, видящего всю «мудрость» жизни в том, чтобы «прожить с тонкостью, и искусством, обмануть всех и не быть обмануту самому – вот настоящая задача и цель».
Ихарев оказался, однако, сам обманут, его «цель» ограбить других не осуществилась, более ловкие хищники обманули его. Тогда он становится в позу оскорбленной невинности и, не замечая всего комизма положения, произносит филиппики по адресу мошенников, вопиет о законе: «Вот погоди, переловят всю вашу мошенническую шайку! Будете вы знать, как обманывать доверие и честность добродушных людей. Закон! закон! закон призову!» В этом обращении Ихарева к «закону», столь цинично до сих пор им самим нарушаемому, Гоголь зло и ядовито высмеивает лицемерие современного общества, состоящего из пройдох и жуликов, вспоминающих о законе и совести лишь тогда, когда сами они попадают впросак.
Гоголь не ограничивается обличением морального разложения представителей дворянского круга. Как всегда, он охватывает широкую сферу социальных явлений. Самозванный чиновник из приказа Псой Стахич Замухрышкин (оказавшийся отставным штабс-капитаном Мурзафейкиным) представляет замечательный типический образ «приказного», разновидность героев «Ревизора» и «Мертвых душ», вроде Ивана Антоновича – кувшинное рыло. Мурзафейкин-Замухрышкин тем более легко играет свою роль взяточника-приказного, что никто не сомневается, что чиновник и должен быть таким. Заведомый прохвост и обманщик, он даже произносит обличительный монолог о взятках. В ответ на вопрос Утешительного, все ли приказные «хапуги», Замухрышкин цинично говорит о всей системе мздоимства: «Эх, господа!.. Ведь вот тоже и господа сочинители все подсмеиваются над теми, которые берут взятки, а как рассмотришь хорошенько, так взятки берут и те, которые повыше нас. Ну да вот хоть и вы, господа, только разве что придумали названья поблагородней: пожертвованье там или так, бог ведает, что такое. А на деле выходит – такие же взятки: тот же Савка, да на других санках».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
