* *
В одесский порт тем временем вошло несколько французских военных судов, с которых на берег высадился лишь незначительный отряд, занявший порт и часть Николаевской набережной с гостиницей «Лондонской» включительно.
Что касается охраны железнодорожной станции со всеми сбившимися на ее путях эшелонами – об этом, по-видимому, никто особенно не думал и не заботился… И как оказалось впоследствии – весьма напрасно.
Подтверждения высказываемому мною предположению пришлось ожидать недолго.
* * *
В этот памятный вечер мы по обыкновению собирались с генералом на ужин в город и уже готовы были выйти из вагона, как вдруг я заметил, что наш вестовой подает мне какие-то знаки, по-видимому желая, чтобы я задержался и его выслушал.
Незаметно отделившись от генерала, я исполнил просьбу нашего верного слуги и быстро вошел в его отделение.
– Ну, что?.. Что такое, Назаренко?
– Нехорошие вести… Простите, что осмелился задержать, но иначе не мог!..
Солдат был бледен и взволнован не на шутку. А вести, которые он мне тотчас же полушепотом передал, оказались действительно «нехорошими»… Наш преданный слуга, как оказалось, успел уже завести дружбу с железнодорожными рабочими, и они в одной из последних бесед сообщили ему «по секрету» о готовящемся этой ночью налете григорьевцев на одесский вокзал.
– Сказывали, что беспременно займут нашу станцию, как только смеркнется… Сказывали также, что всех золотопогонников перережут… Простите, ваше высокоблагородие!..
Не верить Назаренко у меня не было никаких оснований, – и едва я нагнал моего генерала по выходе из вагона, как тотчас же доложил ему об услышанном из уст вестового.
– Не прикажете ли, ваше превосходительство, перевезти хотя бы наши вещи в гостиницу «Лондонскую»? – спросил я. – Информации железнодорожных рабочих могут быть весьма основательны… И я утром слыхал, что григорьевцы в 12—15 верстах от города…
Но генерал в ответ на эти слова с насмешкой взглянул на меня и отрицательно покачал головою:
– Нет, это уж вы оставьте… Разве и сами не понимаете, что это носило бы характер трусости, проявления паники… Едем-ка лучше скорее ужинать!
И мы поехали.
Ресторанный зал был, как и всегда, переполнен, играла музыка, и за некоторыми столиками царило беззаботное веселье.
Прошло примерно часа 2—21/2.
Мы с генералом давно уже перешли на кофе, как вдруг подошедший швейцар вызвал меня в ресторанный холл по какому-то «весьма важному делу».
Я вышел и увидел грустную физиономию вестового Назаренко, стоявшего в выжидательной позе у входа вместе с двумя генеральскими чемоданами.
– Заняли, ваше высокоблагородие! – доложил солдат. – Едва вы изволили отъехать с их превосходительством, как заняли… Налетели григорьевцы, значит… Грабят сейчас все вагоны так, что упаси Бог… Только два чемодана и успел утащить… да и то протащил их окольными путями… Беда, что творится на станции!..
Два чемодана, спасенные от грабежа, оказались генеральскими. Мои же вещи все пропали, сделавшись достоянием григорьевских банд.
Но горевать о них было некогда.
Я быстро возвратился в ресторан и доложил генералу о полученном известии, которое со слов французского коменданта гостиницы – капитана Ланжерона – успело уже взволновать всех живущих в ней. И настроение беспечно веселившихся представителей высшего петербургско-московского общества быстро изменилось.
Поднялась суматоха, близкая к панике.
– Они сейчас ворвутся сюда, в гостиницу!..
А со стороны вокзала в это время уже ясно доносились звуки ружейных залпов, производимых, по-видимому, ворвавшимися в город григорьевцами на страх буржуям.
Какие-то дамы бились в истерике.
Мой генерал, нервно попыхивавший сигарой, приказал мне немедленно направиться с вестовым к вокзалу.
– Постарайтесь выяснить обстановку и, кстати, спасти и остальные вещи… Жаль их оставлять этим мерзавцам!
Делать было нечего.
Я сел с вестовым на его же извозчика, терпеливо дожидавшегося у подъезда гостиницы, и по Пушкинской улице направился к вокзалу.
Но добраться до него нам так и не пришлось…
Еще на полпути привычным глазом мне удалось заметить двигавшиеся в глубине улицы группы всадников – это были разъезды знаменитых гайдамаков, и я приказал извозчику повернуть обратно в сторону «Лондонской», ибо встреча с разъездом предвещала беду…
Генерала к моменту моего возвращения в гостиницу уже в ней не оказалось. Как я узнал, незадолго до того он укатил на автомобиле в порт, сопровождая туда семью Великого Князя Михаила Александровича, состоявшую из его жены, графини Брасовой, и двух детей – девочки и мальчика… Этим мальчиком и был тот самый очаровательный и красивый юноша Джорджи, который спустя четырнадцать лет трагически погиб в автомобильной катастрофе на дороге из Парижа в Канн.
Все семейство Великого Князя было тогда принято на борт стоявшего в порту французского миноносца и благополучно доставлено в Царьград, откуда графиня Брасова с детьми уже могла свободно следовать в любое европейское государство.
Французский десант, находившийся в порту, решил тем временем приступить к «энергичным действиям» и «продвинулся» – не далее, впрочем, как на… два квартала по Николаевской набережной.
Это кажется смешным, но тем не менее было именно так.
Углубляться в город и способствовать сохранению в нем порядка и безопасности мирных граждан наши доблестные союзники не пожелали. И, ограничившись установкою пулеметов на углах набережной, они все свое внимание сосредоточили на бдительной охране хорошо известной читателю гостиницы «Лондонской», вероятно, главным образом потому, что в ней обосновался упитанный, самодовольный и широко известный впоследствии их комендант Ланжерон.
Охваченные паникой петербуржцы и москвичи, впрочем, снова были счастливы и могли на время опять успокоиться и продолжать благодушествовать в «Лондонской» под охраною французских солдат…
И кого только не было в эти памятные дни в этом шикарном убежище?.. Укрывались в нем недавние царские министры и генералы, высшие сановники рухнувшей империи и известные артисты (Фигнер, Смирнов, Собинов), знаменитые писатели (Бунин, Чириков, Аверченко), оперные (Липковская) и кинематографические звезды (Вера Холодная), финансовые тузы (Манташев, Путилов, Лианозов) и всякие дельцы… А в глубине Одессы в это время уже свободно неистовствовали разгульные банды, грабившие и убивавшие направо и налево, ничуть не опасаясь «интервенции» союзных военных кораблей и транспортов с войсками, преспокойно стоявшими в порту и не желавшими ударить палец о палец, чтобы помочь невинным и несчастным гражданам огромного города…
Мы знали об этом и недоумевали… Недоумевали потому, что еще полным сердцем верили в союзников.
Наивными мы перестали быть уже значительно позднее…
Но нашелся вскоре отважный и энергичный человек, сумевший на долгий срок отогнать от Одессы нависшие над нею осенью 1918 года кошмары.
Этим человеком был доблестный генерал Гришин-Алмазов, только что прибывший со специальным поручением от адмирала Колчака и быстро сформировавший отряд из подобных себе смельчаков и в два-три удара очистивший от банд всю Одессу.
