смертная, что такой взгляд, как у неё, может быть лишь у человека, владеющего тайными силами природы. Да и чародейскими. Только такой человек может смотреть так независимо на сильных мира сего. Да как она тогда в карету-то к ней влетела! У Ирины до сих пор, лишь вспомнит, мурашки по спине пробегают.
Но вот наконец Ирину потянуло к Катерине, захотелось тронуть её рукой, обнять. И она подошла к ней и сказала просто, как старой знакомой:
— Ты искусная волшебница, рука твоя под Божьим вдохновением. — И Ирина взяла Катерину за руку, потом за талию и повела её в свой покой.
— Спасибо, государыня. Мне сказали, что у тебя есть желание познать тайны рукоделья...
— Принеси мне эту радость, дочь моя, — ответила царица-инокиня.
...И почти три года, каждый месяц, а то и дважды в месяц, Катерина навещала Ирину. Трудно, порою невыносимо тяжко было ей в монастыре, но каждый раз Катерина торопилась туда, чтобы облегчить страдания полюбившейся ей женщины.
Ирина угасала на глазах. И сама знала, что завершает земной путь. И однажды, видя, как Катерина мучается от бессильных переживаний, сказала ей:
— Ты стала мне сестрой, я полюбила тебя. Но ты больше не приходи в монастырь. Нам Богом велено расстаться. Да выполни мою волю, отвези пелену «Воскресенье Христово», что вместе сотворили, в Вознесенский монастырь.
— Выполню твою волю, матушка, — ответила Катерина.
— Там я встречусь с нею вновь, — печально проговорила Ирина. — А тебе спасибо, ясновидица.
Расставаясь, они обе всплакнули, понимая, что разлучаются навсегда. Да так оно и случилось.
* * *
Катерина снова начала торговать узорочьем и паволоками. Она обновила и расширила лавку, наняла приказчика, на торжищах накупила товаров у иноземных купцов. В лавку потянулись модницы со всей Москвы, каждый день здесь можно было встретить многих знатных жён. Навещала свою знакомую и княгиня Одоевская.
Сильвестр помогал Катерине как совладелец лавки. Он вёл переговоры и дела с мастерами-ювелирами, с купцами, доставлял иной раз покупки по домам именитых покупательниц. Катерина и Сильвестр так и жили, не обременённые узами супружества. Зато крепкими узами были связаны духовно. Вечерами, а иногда и по ночам они предавались ведовским забавам, раскрывали друг другу судьбы знакомых горожан, заглядывали в будущее. Оно их пугало, особенно Катерину. Каждый раз, когда она заглядывала в завтрашний день, ей казалось, что на неё накатывается-летит огромной высоты волна. Она видела штормовое море, какое запомнилось ей с того печального дня, когда погиб её отец.
Катерина предвидела всё, что случится с её Фёдором. И потом, когда сие произошло в действительности, она только чудом, только благодаря Сильвестру не рехнулась умом. В это трудное для Катерины время Сильвестр оказался бескорыстным и преданным другом. Ради Катерины он готов был не пожалеть живота и спасти Фёдора от позора и ссылки. Катерина тогда сказала ему:
— Друг мой, не тщись. Я давно ведала, что боярину Фёдору идти через тернии и муки многие. Да пройдёт. А там встанет выше всех в России.
— Ищи и себе утешение. Не мыкай горе, — посоветовал Сильвестр.
— Утешусь, друг мой. Дай времечко, — отвечала Катерина. И чтобы не угнетать Сильвестра своей печалью, начинала петь песни ведовские. Он подпевал ей. А у неё голос лился тихо, шёл из глубины души и уносил уверенно и навсегда в лесную глушь, в луга первородные, в пору царствования Ярилы и Перуна.
В чистом поле всё полынь-трава,
В той полыни ходит белый олень,
Белый олень — золотые рога.
Иван-господин ездит-гуляет,
На бела оленя он плёткою машет.
И вот уж голоса льются сильнее, в них больше жизни, в них — ласка, в них — тепло, сочувствие:
Белый олень возмоляется:
«Иван-господин! Не маши плёткою,
Я ведь тебе на время гожусь...
Станешь жениться — на свадьбу приду,
На двор взойду — весь двор освещу,
В терем взойду — всех гостей взвеселю...»
И стала налаживаться жизнь у Катерины с Сильвестром. Вот-вот и погреются друг подле друга. Оба радовались про себя да присматривались, заново узнавая. И близким было уже примирение. А тут как гром среди ясного неба налетела новая беда. Взбунтовалась природа. То ночью две луны стали появляться, то два солнца в ясном небе возникали. Да поднимались столбы огненные до божьей лазури. Ночью же эти столбы в схватку, словно воины исполинские, сходились. Кровь лилась. По утрам народ лужи находил. Там и тут по России стали падать башни и колокольни. Волков и лис в лесах и на полях появилось несметное множество. И набегали они стаями на Москву, и пожирали людей по ночам. Когда же в летнем небе появилась хвостатая комета-огнищанка, Катерина сказала Сильвестру:
— Друг мой сердешный, быть беде страшной скоро. Надвигается на Русь мор и глад. И погибель неминучая ждёт всех через одного.
Но Катерина не удивила Сильвестра. Он и сам знал, что силы небесные прогневались на Россию, шлют ей небывалое испытание во всём. А тем, кто грешен, — в первую голову.
Знал Сильвестр и другое.
— Грядёт смута великая! К престолу царскому звериные лапы потянутся... Вся Русь встанет на дыбы!
— Не можно ли остановить сие бедствие, не ведаешь ли?
— Не остановишь Божьей кары. Да и сказать сие мы не можем, сожгут нас с тобой. Есть токмо один человек на Руси, который поверит нам.
— Да кто же? Не святейший ли отец Иов?
— Он, спаситель. Токмо он откроет нам свои уши, он охватит душой и сердцем всё народное горе. И токмо он отдаст свою жизнь в жертву небесным силам, чтобы спасти народ. Готова ли ты идти к нему?
— Идём к святому отцу! Идём!
— Но я сказал ещё не всё. Да чтобы услышала ты сие, надо закрыть лавку.
И они закрыли свою лавку: на двери и ставни железные запоры повесили, сами скрылись в ней. Да тут же в лавке Сильвестр зажёг две свечи, поставил слева и справа на стол, усадил напротив себя Катерину и, перекрестив все углы, тихо повёл речь:
— Диву даюсь, что на Руси никто не знает о приближении ещё одной неминучей беды. Помнишь, моя любезная Катюша, как мы с тобой сидели в подвале монастыря?
— Как не помнить, друг мой!
— Так приходил ко
