– Всё хорошо, – девушка стояла, идеально выпрямив спину и благообразно сложив руки на поясе. Лицо её было спокойно, глаза пусты, но вот где-то в глубине, у нижнего края радужки плескалась влага. – Я подожду.
– Я думаю, он просто не хочет выплёскивать на нас свой гнев, – попытался утешить её Шидай. – Успокоится, вернётся, и тогда нас ждёт ого-ого какой серьёзный разговор.
– Я подожду, – глухо выдохнула Майяри, опускаясь в кресло. – Ничего страшного, если он этого не примет. Ничего страшного, я пойму.
В комнату заглянул обеспокоенный Ываший и с тревогой поинтересовался у старого консера:
– Шерех, чего произошло? У господина взгляд такой был, когда он спускался…
Майяри судорожно вздохнула, и Шерех знаком прервал друга.
– Принеси для девочки что-нибудь успокаивающее, а то у неё сейчас истерика начнётся.
– В лучшем случае, – добавил Шидай.
Глава 59. О вреде пьянства
Свежий воздух ненадолго внёс ясность в мысли, и Ранхаш осмотрелся. Взгляд скользнул по воротам, тонким стволикам рябинок, обеспокоенным лицам подчинённых и уходящей куда-то улице. Последняя-то и привлекла его внимание, и, выйдя за ворота, харен бездумно зашагал прочь, отдавшись на волю хаотично скачущим мыслям, ярости и обиде. Обида была особенно сильна. Непреодолима и необорима. Когда он последний раз чувствовал нечто подобное? В тридцать лет? В сорок? Кажется, ему было около тридцати пяти, когда Шидай оглушил его и вытащил из бандитской свары, опасаясь, что он пострадает. Очнувшись, Ранхаш терзался чем-то похожим, но не столь сильным.
Разные мысли свободно текли в голове, переплетались и перемешивались, превращаясь в хаотично-пёструю картину, но, как ни странно, приносили облегчение. Словно бы вырывались наружу откуда-то из глубин души и переставали томить сердце.
Остановился Ранхаш только у дверей трактира, несколько минут стоял и бездумно смотрел на вывеску, заметил в ней что-то знакомое и шагнул внутрь. Исключительно чтобы скрыться от ярких лучей солнца, которые так отличались от мрака, царившего и бесновавшегося внутри.
– Господин! – высокий дородный хозяин почему-то удивлённо вскинулся, радушно улыбнулся и через весь зал поспешил к нему. – Благодарствую, что изволили заглянуть. С вашей помощью такую красоту устроили. Гляньте!
Ранхаш неохотно осмотрел крепкие дубовые столы, стулья и стены, увешанные ткаными картинами – все сплошь с охотой либо же с пиршествами. Знакомой показалась только расторопная подавальщица, но бойкий женский взгляд только растравил ноющую душу. Женщина, ещё одна женщина…
– Вы проходите, проходите! – хозяин аккуратно подхватил гостя под локоть и повёл к самому лучшему месту – уединённому столику у стены, окружённому резными стульями. – Для папеньки вашего держим. И… и… – оборотень замялся, не зная, как обозначить спутницу седовласого оборотня, – и той бойкой девчушки.
Напоминание об отце и Майяри полоснуло, словно ножом.
«Предатели!» – вознегодовала жуть.
Ранхаш позволил себя усадить и даже сбросил с плеч плащ. Пока подавальщица торопливо накрывала стол праздничной скатертью, ёжась под холодным нелюбезным взглядом гостя, хозяин вернулся с мясной нарезкой и поинтересовался:
– Чего откушать или выпить изволите?
Харен вытащил из кармана кошель и бухнул на стол.
– Э-э, не! – хозяин протестующе выставил ладони. – Тута с вас плату не возьмут.
– Бери, – холодно потребовал Ранхаш. – Пригодится.
Тут хозяин наконец заметил плохое настроение посетителя, оценил недружелюбный взгляд, которым тот награждал подавальщицу, и отослал девушку прочь.
– Так чего изволите?
– Чего-нибудь…
Хозяин не стал спрашивать, уж не беда ли сердечная постигла гостя, и молча удалился. А вернувшись, принёс с собой бутылку чистейшей желтоватой дики, плеснул питьё в ярко начищенный стакан и опять удалился.
Рьяный аромат крепкого вина коснулся обоняния и смешался с хаосом мыслей, затуманивая их. Они ещё сильнее спутались, стали ещё более странными и болезненными. В более здравом состоянии Ранхаш бы безжалостно их отбросил и задавил, но сейчас не мешал им плодиться и выуживать из недр сознания всё более мрачные мысли: они мелькали перед внутренним взором и исчезали, испарялись, как винные пары, оставляя после себя лёгкость.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Для Майяри наверняка выбрали сильного, здорового сердцем мужа… Может быть, он был привлекательным. Воображение нарисовало образ хайрена Узээриша – высокого, красивого, улыбчивого и здорового…
Мысли сменялись стремительно. Одна за другой, разные, быстро выпадающие из памяти.
Майяри умеет делать зелья, что ей стоит стереть из собственного запаха близость с мужем? Сомнение, которое в более вменяемом состоянии и не возникло бы в голове, забылось тут же, оставив после себя только воющую в бессильной злобе жуть.
Она наследница могущественного рода, а он всего лишь один из сынов влиятельной семьи.
Она уже любила, а он любит впервые…
Она знает про него всё, а он почти ничего…
Она очаровательна, а он нет…
Шидай ей нравится больше…
Ей проще с Виканом…
У брата такая прекрасная семья, а у него мать…
Сомнения, бесполезные мысли, которые могли бы возникнуть только в слабом сознании, вспыхивали, заявляли о своём существовании, мгновенно забывались, стираясь из памяти. На душе становилось легче, только вот ярость требовала выхода.
Ранхаш поднял стакан с дикой, всмотрелся в желтовато-медовую глубину и, прикрыв глаза, втянул носом запах. Он обжёг ноздри, щиплющим холодком проник в носоглотку и теплом прошёлся по горлу. Запах слабости… или расслабления. Поднеся стакан к губам, Ранхаш наклонил его и почувствовал, как в рот хлынула обжигающая жидкость. Защипало ранки на губах, язык онемел, и по горлу прокатился сгусток пламени, рухнувший в желудок и замерший там едва занявшимся костерком. Тепло неохотно поползло по жилам, сердце застучало чуточку быстрее, а втянутый в лёгкие воздух приобрёл некую сладость. Оковы и стены, составляющие часть его натуры, ослабли и пошатнулись, давая свободу лёгкости.
Залпом осушив стакан, Ранхаш прикрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям, и с удовольствием отметил, что пёстрая картина мыслей окрасилась в более спокойные и лёгкие тона. Размышления стали подобны волнам, неспешно накатывающим на разум; мыслить стало проще, даже обида улеглась, хотя ранку от неё продолжало неприятно пощипывать. Это состояние уже было больше похоже на его привычное хладнокровие. Разум опасливо напомнил, что это лишь иллюзия, но Ранхаш налил себе ещё дики и осушил стакан, вымывая из сознания и эту бесполезную, тяготившую его мысль.
Стало совсем спокойно. Закрыв глаза, харен откинулся на спинку кресла и представил свой будущий разговор с Майяри. Он поговорит с ней спокойно. Объяснит, какую боль причинило её недоверие, отсутствие веры в его силы. Заставит признаться во всём, вытянет все её тайны…
Пьяный шум за соседним столом ворвался в шелестящий волнами разум, и мысли окрасила розоватая зарница раздражения. Распахнув глаза, Ранхаш тяжело посмотрел на веселящуюся компанию и плеснул себе ещё дики. Обжигающая выпивка смыла досаду, и опять воцарились лёгкость и спокойствие. Но ненадолго. В успокоенный разум с утроенной силой проникли звуки разгульного веселья, и в душе занялась уже не зарница. Заполыхал красным пожаром закат ярости, постепенно переходящий во тьму бешенства.
Мысли о Майяри выпорхнули из головы, и Ранхаш мрачно уставился на горланящих мужчин. Огонь злобы всё сильнее и сильнее охватывал его и требовал свободы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– А давайте выпьем за баб! – один из весельчаков, пошатываясь, поднялся и вскинул вверх руку. – Чтоб покрасивей и подешевле!
Ему вторили одобрительные вопли, а Ранхаш помрачнел ещё больше: вспомнилась красивая Майяри. Дождавшись, когда соседи осушат стаканы (из-за внезапно проснувшегося уважения к выпивке), харен аккуратно надел на горлышко бутылки собственный стакан, переставил её на пол и упёрся сапогом в край стола. И, выждав секунду-другую, от души пнул его. Тяжеленный стол тараном скользнул вперёд и под оглушительные вопли снёс стол веселящихся оборотней вместе с ними. Мужчины попадали на пол, со звоном посыпались пустые и ещё полные бутылки, в воздух взметнулись осколки и брызги, сопровождаемые отчаянными криками.
