на лице дракона застыла, вдруг, став стеклянной. Он склонил голову набок, так низко, что будь он человеком, то вывернул бы себе шею.
— Ах, вы об этом? Это случайно вышло! — махнул рукой Иренеус. — Видите ли, я просто спустился вниз к земному ядру, чтобы немного погреться и насыться его жаром, а когда поднимался наверх, то совершенно случайно перепутал и вышел на поверхность не там, где хотел. Просто случайность! С каждым могло бы такое произойти, ведь так?
— Ну, разумеется могло бы, — не стал спорить Кир.
Сам он подозревал, что Иренеус сделал это ради устрашения. Тогда еще шли бои, которые хотя и заканчивались победами Андроника Великого и, сопровождавших его, небесных войск, все равно еще не могли погасить надежду андалурцев на то, что они смогут переломить ход войны.
Они могли стрелять в небесного дракона и пытаться его одолеть, заманив в ловушку, или иным другим путем. Находясь в воздухе все его передвижения были видны. Но… никто не мог ни увидеть, ни узнать того, что происходило под ногами в толще земли.
Иренеус наглядно показал, что может внезапно появиться из ниоткуда и разрушить целый город, если пожелает, или же устроить землетрясение такой силы, что Королевство в считанные часы падет, обернувшись кучей пыли и камней. Кроме того, он дал понять, что на стороне Визерийской Империи уже не один дракон, а два, а то и три, если считать Цицелию.
— Знаете, а я вот тоже хотел задать вам один вопрос, генерал, — добродушно заметил Иренеус, макая сухарик в чай. — Та девушка, что была подле вас, я так и не успел узнать ее имени и даже заговорить с ней, но, признаться, она все никак не выходит у меня из головы. Ее запах… я сначала не понял, почему он кажется мне таким знакомым, а потом вспомнил… Похоже пах мой собрат — Амори. Скажите, генерал, у нее красные волосы?
Кир замер, чувствуя, как все внутри него холодеет.
— Госпожа о которой вы спрашиваете, находится под защитой его величества, — ответил он.
— Ой, ну я вовсе не имел ничего такого в виду. Просто мне вот интересно стало. Я помню, что Амори, как-то ухитрился родить дитя со смертной женщиной, вот и обрадовался, что его потомки все еще живы.
Опустив голову, Иренеус вертел в руках недоеденный сухарик. Кир молчал, не зная, что сказать. Он думал о том, что каким бы опасным и непредсказуемым не был белый дракон, он не позволит ему навредить Агате.
— Цицелия родилась раньше всех и стала старшей. Потом вылупился я, а последним появился Амори, — сказал Иренеус. — Мы всегда были так близки. Не знаю, как без них я бы смог со всем справиться.
Он начал вдруг рассказывать о том, как появившись на свет, драконы исследовали новый мир, как быстро поняли, какую власть имеют над ними кольца. Капуцеры сразу принялись использовать их в своих целях — для завоеваний, захвата земель и устрашения народов.
— Мы всегда мечтали быть свободными. Всегда! Пару раз… пару раз у нас почти получилось освободиться от бремени колец, но… в последний миг все оборачивалось пеплом и мы так и оставались рабами. Каждый следующий император был безумнее и кровожаднее, чем предыдущий. Сила и вседозволенность помутила их разум. И под конец мы так от этого устали. Не думайте, что нам это нравилось — разрушать, убивать и мучить. Жестокость и ярость с которой люди уничтожали себе подобных — ужасала даже нас. И чем дальше, тем становилось хуже.
Отложив в сторону сухарик, Иренеус водил когтем по рассохшейся поверхности стола, вырисовывая одному ему понятные узоры.
Кир замер сидя перед ним, словно хомяк, оказавшийся перед гадюкой. Он и ловил, каждое его слово, и мечтал сбежать, чтобы всего этого не знать, не слушать.
— Пятьсот лет назад Капуцеры завершили завоевание континента, и в их роду, а он был тогда весьма многочисленным, со множеством побочных линий, начались распри. Такое бывало и до того, в каждом поколение случались дрязги и заговоры, кто-то, кого-то убивал, чтобы занять трон… Но в тот раз все оказалось гораздо серьезнее. Чтобы управлять каждым из драконов нужно по пять колец. Тогда они оказались разделены. У каждой из враждующих сторон было по несколько колец, но полный набор, чтобы указывать хоть одному дракону собрать не смог никто, и за них велись кровопролитные битвы. Амори тогда сказал, что это наш шанс, и что мы должны воспользоваться им, чтобы уничтожить человечество…
Кир неловко дернул локтем, опрокинув миску. Задремавший было Кантидий, удивленно тявкнул, а затем захрустел, упавшими на пол, сухарями.
Иренеус шумно втянул воздух, сжимая ладони в кулаки.
— Он… он сказал, что люди больны, что они не разумные создания, а извращенные монстры. Они так и будут друг друга поглощать, пока не разрушат свой мир, не дожидаясь пока погаснет звезда. Я, конечно, понимал, что убить всех у нас не выйдет. Люди такие маленькие… попрячутся по лесам и холмам и как их потом ловить? Так что уничтожить всех мы бы и не смогли, но достаточно было разрубить узел, уничтожить цивилизацию в том виде, в каком она была — построенная на крови, рабстве и мучение невинных. После этого, человечество смогло бы переродиться. Погибнуть, чтобы возникнуть вновь, чистым и безупречным созданием, с незапятнанной, сияющей чешуей, как это происходит у драконов. Так, что я был не против, но Цицелия… Она отказалась. Сказала, что это будет нарушением клятвы. Ведь наши прародители обещали, что мы будем защищать эти земли, а Амори сказал, что земли-то мы и не тронем. Только уничтожим людей, вот и все. А Цицелия говорила, что мы драконы, что мы лучше и выше всех прочих созданий на свете. Что мы разумны и должны быть милосердны, потому, что разум рожден из сострадания. Они ссорились и ни один не хотел уступить, и все тогда зависело от меня и от того, чью сторону я приму.
Иренеус сцепил перед собой дрожащие руки. Его грудь тяжело вздымалась. Будь он простым человеком, и Кир решил бы, что он вот-вот зарыдает.
Пес под столом заскулил.
— Если быть до конца честным, — медленно произнес Иренеус. — То мне было плевать и на человечество, и на благородство, и на обещание, данное прародителями. Я настолько погрузился тогда в жестокость и порок, созданные Капуцерами, что не мог ясно мыслить. Я не знал к чему все это приведет. Мне казалось, что это просто игра. Я бросил жребий и он указал мне встать на сторону Цицелии. Мы
