Благодатная сила имени Божия сравнивается не только с силой, действующей через икону, но и с силой крестного знамения. Архиепископ Никон продолжает обсуждение темы, начатой в»Апологии»Бу–латовича, однако акцент делает не на самой силе креста, а на том, что крест является лишь»посредством», через которое проявляется сила Божия (выражение»сила посредствующая»было впервые употреблено иноком Хрисанфом применительно к имени Божию и прочно вошло в лексикон противников имяславия). Затрагивается также и тема молитвенного обращения к кресту Господню: молясь кресту, считает Никон, мы молимся Распятому на нем. Всякое иное понимание, подчеркивает архиепископ, близко к магизму:
Что есть крестное знамение? — Это — действие человека рукою в воздухе, изображающее крест Господень. Это — не реальный предмет, ни физический, ни духовный. Это — внешнее изображение действием идеи, мысли, учения о нашем спасении страданиями нашего Господа. Это — то же в области действия, что звук, слово в области речи. И вот наше, Церковию усвоенное отношение к сему св. знаку, точнее — знамению: мы веруем, что Господь силою честнаго и животворящего креста Своего, то есть, чрез его посредство, творит чудеса и совершает таинство<…>Чем же является Господень крест и знак, знамение крестное? Конечно, — не Богом, а лишь посредством, чрез которое благодать Божия проявляет Свою силу. Господь не нуждается в сем посредстве, а нам, нашей немощи, оно необходимо, ибо мы живем в условиях пространства и времени<…>Скажу больше: Церковь даже обращается молитвенно к сей Божией силе:«непостижимая и божественная сила честнаго и животворящего креста, не остави нас, грешных». — Что есть сия»непостижимая сила»? Есть ли это особый ангел Божий, ангел креста Христова, как есть ангелы храма, ангелы града, или же непосредственное действие Божия всемогущества, привлекаемое смирением веры верующих, — в том и другом случае обращение нашего верующего сердца восходит к Распятому на кресте Господу Иисусу. И, тем не менее, мы не отождествляем Его Личности с Его действием<…>Бог есть всесовершенная Личность, обладающая всеми, как ведомыми нам, так и неведомыми свойствами и совершенствами, и только в сем смысле мы можем назвать Его Богом; каждое из Его свойств и совершенств в отдельности в нашем мышлении не есть еще, так сказать, полная Личность, а лишь то или другое свойство этой Личности, хотя по природе своей и не отделимое от Нее, но в нашем мышлении, как неспособном в один момент созерцать все совершенства Божий во всей их совокупности, по необходимости мыслимое особо. Вот почему, во избежание смешения понятий о Боге, как Личности, с понятием о каждом Его свойстве в отдельности, Церковь не приняла для сих свойств названия Бог, в то же время называя их»божественными», даже»божескими», т. е. свойственными только Богу Единому, но не»Богом» [1474].
Если же в поэтических настроениях мы иногда как бы обращаемся молитвенно к кресту Господню или ко гробу Его, то делаем сие, не олицетворяя сих предметов, а вознося свой ум к Освятившему их прикосновением пречистого тела Своего. Иначе понимать такие обращения значило бы мыслить по латинскому мудрованию. У латин как бы отделяют»сердце Иисусово»,«Тело Иисусово»и устрояют им особые праздники. Там Лойола сочинил особую молитву с такими делениями:«Душа Иисуса, освяти меня, Тело Иисуса, спаси меня, Кровь Иисуса, упои меня, Вода от ребр Иисуса, очисти меня<…>«Еще можно мыслить, хотя и без особого в данном случае смысла, отдельно: тело, душу, кровь, воду, как реальные предметы, но мыслить таковым»имя»невозможно, если не соединять с таковым мудрованием некоего мистического, даже магического значения, что будет уже делом грешным, ибо тогда имя Божие будет употребляться как магическое — боюсь сказать — волшебное слово<…>[1475]
Наконец, в докладе архиепископа Никона обсуждается учение Булатовича о действии имени Божия в таинствах. Имяславское понимание совершения таинства благодаря произнесению имени Божия архиепископ Никон приравнивает к латинскому учению об opus operatum: преложение Святых Даров, согласно этому учению, совершается благодаря произнесению тайносовершительной формулы [1476]. В Церкви же Православной, считает архиепископ, таинства совершаются по вере Церкви:
Защитники нового учения в совершении таинств все приписывают имени Божию: нельзя, говорят они, быть уверенным, совершилось ли таинство, если все приписывать вере совершителя или восприемлющего таинство. Так; но они забывают веру самой Церкви, как живого организма любви, как Единого Тела Христова. Я верую в силу Божией благодати в таинствах потому, что так верует вся Церковь<…>Вот почему всякое священнодействие, совершаемое служителем Церкви, законно рукоположенным, для меня действенно и вера моя в его силу непогрешительна. Церковь жива и не может умереть. Если я живу в ней, — я живу ее жизнию. Ее вера — моя вера<…>И я верую во все то, во что верует моя Мать — Церковь, что она выразила в своих вероопределениях и символах, что приняла и хранит в предании священном, засвидетельствованном у святых отцов. А какой‑либо»догмат», Церковью ясно не выраженный, всею полнотою (плиромою, исполнением) Церкви не воспринятый, не формулированный, я боюсь принимать, пока Церковь сама не выяснит своего к нему отношения<…>Вспомните чудную молитву святого Златоуста пред причащением святых Тайн:«Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго<…>Еще верую, яко сие есть самое пречистое Тело Твое и сия есть самая честная Кровь Твоя»<…>Не говорит великий святитель:«Еще верую, яко сие — предлежащее мне — есть Сам Бог Всесовершенный, Богочеловек», а говорит:«сие есть Тело Твое, Кровь Твоя»и только<…>Но ведь Сам Господь сказал:«Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем<…>Ядый Мя той жив будет во веки»<…>Значит, в Теле и Крови Спасителя, в сем животворящем — по виду хлебе и вине — Сам Он — Бог всесовершенный? Вывод несомненный, и по логике защитников нового»догмата»следовало бы сказать прямо, что Святые Тайны — Сам Бог. И мы действительно воздаем им боголеп–ное поклонение. Однако же, Церковь, веруя так, нигде прямо сей веры не выражает в словесной формуле, как бы всякое слово человеческое почитая недостаточно благоговейным для выражения величайшей тайны любви Божией к нам, грешным, и щадя немощь нашего разумения[1477]
Таким образом, архиепископ Никон признает, что Святые Тайны — Сам Бог: именно так, по его мнению, верует Церковь, а потому и воздает Святым Тайнам»боголепное», т. е. подобающее Богу, поклонение. В этом пункте учение Никона практически идентично учению имяславцев. Никон подчеркивает, что Церковь не формулирует словесно веру в божественность Святых Даров, признавая человеческие слова неадекватными для выражения тайн Божиих, однако саму божественность Святых Даров не отрицает. Если сказанное соотнести с верой в божественность имени Божия, то можно было бы утверждать, что Церковь исповедует имя Божие Богом, однако воздерживается от словесного формулирования этого учения. Таким образом, спор сводился бы к словесной формуле, а не к самому учению.
В докладе архиепископа Никона, как видим, немало противоречий. С одной стороны, говоря об имени Божием, он отрицает его»реальность», с другой, говорит о его»достопоклоняемости». С одной стороны, он трактует молитву как действие человеческого ума, не выходящего за собственные пределы, с другой — допускает возможность действия Божия в молитве. С одной стороны, он категорически отрицает формулу»имя Божие есть Сам Бог», с другой, верит в то, что Святые Тайны суть Сам Бог (хотя и оговаривается, что Церковь не формулирует эту веру словесно). Все эти противоречия объясняются, на наш взгляд, очень просто: никакого последовательного учения об имени Божием у архиепископа Никона не было; его доклад — лишь попытка собрать воедино разрозненные мысли (не всегда до конца продуманные) по поводу отдельных аспектов учения имяславцев. Именно поэтому иногда он оказывается весьма близок к имяславию, иногда крайне далек от него; именно поэтому аргументы, заимствованные из церковной традиции, перемежаются у него с доводами»здравого разума», а ссылки на святоотеческое учение соседствуют со ссылками на законы логики. Учение Никона эклектично и несистематично.
Тем не менее доклад архиепископа Никона выгодно отличается от доклада его собрата по Святейшему Синоду архиепископа Антония (Храповицкого). В отличие от последнего, Никон озабочен не тем, чтобы разгромить новоявленную»ересь», но тем, чтобы протянуть мосты между имяславским учением и тем более рациональным подходом к тайнам веры, который был характерен для академического богословия. Отметим, что нигде в докладе архиепископа Никона имяславие не названо»ересью». По его мнению, выраженному в докладе, имяславие — не ересь, а лишь»обособленное от общего учения Церкви учение» [1478]. И он всеми доступными ему способами старается это обособленное учение вогнать в русло церковной традиции — так, как он сам ее понимает. А верность церковной традиции в его глазах обеспечивается прежде всего послушанием Церкви в лице ее священноначалия. Вспомним, что и в своих письмах на Афон в начале 1913 года Никон выступал прежде всего в роли миротворца, призывая монахов к смирению и послушанию»Высшей Власти Церковной».
