и как будто меня сзади кто-то по голове ударил, и я больше ничего не помню. Очнулся уже здесь, я был в этой комнате, и ещё один я лежал на полу. Вокруг бегали и суетились люди, и говорили, что не рассчитали чего-то, и что я не должен был умереть. Потом они отнесли второго меня куда-то в подпол, сказали — там глубоко, и можно закопать. Удачный, мол, дом, хорошо его арендовали. А я остался. Те люди ушли, но новые пришли не сразу. И никто из них меня не видел. И потом снова не видел, и ещё не видел. А потом ты пришла и увидела.
— А ты помог нам уйти.
— Да. Я видел, ты хочешь забрать ту девушку. И сделал так, что ты смогла.
— Вот и молодец. Спасибо тебе. Без тебя мы бы не выбрались.
— Ты ещё придёшь поговорить?
— Не знаю, но могу познакомить тебя с другими некромантами.
Он как-то легко согласился — кажется, просто соскучился. Пришёл Ракитин, потом пришёл Мышинский, они ещё расспрашивали — о чём говорили похитители мальчика, как друг друга называли, были ли у них особые приметы. И потом ещё мы все пошли в тот погреб, вход в него был из соседней комнаты, и долго спускались по лестнице, и попали в каморку — пустую, с полками вдоль стен, и оттуда был люк ещё ниже.
Дальше тоже вела лестница, довольно ветхая. Первым спускался пристав Васильев, следом Мышинский, потом Ракитин, дальше я и Пуговкин. И вот внизу-то как раз и нашли то, что осталось от мальчика — благодаря льду, а он там был в избытке, как раз осталось. И не только мальчик, а и ещё два тела. Я пряталась за спинами и даже не спустилась до конца — для всех нас там не хватило места. Я только слушала. Ракитин попробовал допросить лежащих, но ничего не вышло — сказал, нечему там с нами разговаривать, души улетели, а тело можно разве что поднять, но тут затруднительно, потому что сохранность плохая. Сил уйдёт много, а толку чуть. Они ещё обсудили с Мышинским, что можно сделать, и пришли к тому, что ничего.
Дальше мы в обратном порядке выбрались наружу, пристав Васильев опечатал оба подвала и флигель, и наутро уже должны были происходить сыскные операции. А я вернулась в комнату.
— Юра, ты здесь? Спасибо тебе, ты очень помог нам понять, что случилось.
— Тебе тоже спасибо, приходи ещё поговорить, если сможешь!
Оттуда мы шагнули в академию, и расселись в преподавательской.
— Что будет дальше, Аркадий Петрович? — спросила я.
— Дальше тела будут подняты и захоронены, и ваш юный друг упокоится, я полагаю. Сообщим родителям, они всё это время безутешны.
— И найдём преступников, так, Васильев? — проскрипел Мышинский. — Спасибо, Ольга Дмитриевна. Вы нам очень помогли. Напишите там ей, что молодец, засчитайте что-нибудь, — глянул он на обоих преподавателей.
Мне было приятно. И вопрос решили, и некоторая польза лично для меня.
35. Еще один учебный предмет
35. Ещё один учебный предмет
На следующий день между парами мне передали повеление прийти в преподавательскую факультета. Я тут же подхватила юбку и пошла — мало ли, что. Там меня ждали Афанасий Александрович, Аркадий Петрович и неизвестный мужчина — лет сорока с чем-то, важного и властного вида.
— Ваше превосходительство, наша студентка госпожа Филиппова, — представили меня.
И что у нас за превосходительство?
— Это… это вы нашли Юру? — спросил мужчина.
Спросил так, что сомнений не осталось — это отец Юры, и он безутешен, всё, как и говорил Аркадий Петрович.
— Так вышло, ваше превосходительство, — я наклонила голову. — Мне очень жаль.
— Вы всё правильно сделали, — вздохнул он. — Мы теперь хотя бы знаем, что случилось, и Юру можно отпеть и похоронить.
Ну да, два года в неизвестности о судьбе сына — ничего хорошего, всё понятно.
— Я слышал, уже напали на след тех, кто в этом замешан, — сказал Ракитин.
— Верно. Надеюсь, вскоре найдут, а вам всем — благодарность от меня и от моей семьи.
Господин Серышев поклонился нам всем и вышел, а мы втроём — остались.
— Оленька, ты молодец. Всё сделала, как надо, и ненароком приобщилась ещё к одной стороне своей будущей службы, — сказал Пуговкин. — Мы с Аркадием предполагали, что тебе нужно послушать лекции и посмотреть, но оно случилось само.
— Вводные лекции всё равно теперь только осенью, — пожал плечами Ракитин.
— Значит, пусть ходит на практику хотя бы раз в неделю. И смотрит.
Что, новый вид практики? Мне мало того, что уже есть?
Оля, ты ж решила быстро научиться всему? Вот и радуйся.
Приговорили, что на практику я пойду завтра после четвёртой пары, с третьим курсом. И у меня это пока будет пассивная практика — как бы сказали дома. Ну что, смотрела, как бьют нежить, как эта нежить ходит и ездит, теперь, значит, меня ждёт что-то ещё.
Тут же перекроили моё расписание до конца семестра — мне следовало раз в неделю ходить на полевую практику с первым курсом, раз — со вторым, и раз — с третьим. С первым и вторым — активно участвовать, а с третьим — пока только смотреть. И первый раз — завтра.
Назавтра я рассказала о новшествах Марьяне — была у нас совместная лекция. Та подивилась, конечно.
— Зачем так-то? Нет бы потихоньку, как всем!
— Так вот нет у меня этих лет, чтобы как всем, — вздохнула я. — Приходится быстро.
И после пар прибыла в назначенное место сбора, где уже стоял десяток человек. Видимо, третий курс, что-то их немного. И есть девушка, хорошо. Впрочем, меня не заметили, и обратили внимание только тогда, когда Аркадий Петрович вышел из теней, оглядел всех и сказал:
— Молодцы, готовы, вижу. С нами раз в неделю будет заниматься Ольга Дмитриевна, она обучается по особой программе. У неё пока пассивная практика, так что не рассчитывайте, что она за вас всё сделает, расскажет и покажет.
Кто-то фыркнул, но в целом не удивились.
— Это как Данила, что ли? — спросили.
— Да, как Данила, тоже по направлению и при
