— А вы хотели бы совсем без объединения, только чтобы одни большевики? — быстро спросил его новый знакомый. Злость на мгновение мелькнула в этом вопросе.
Константин вспомнил это же выражение ненависти на лице Швестрова тогда у Горького. Швестров сидел на мягком низком диване и, когда Константин говорил, подал такую же злую реплику — снизу, сбоку…
— Нет, я не хочу возобновлять старого спора, — быстро сказал Швестров. — За несколько месяцев, которые прошли с тогдашней нашей встречи, произошли такие события… Я много раз вспоминал ваше выступление. И, пожалуй, ваш прогноз насчет того, что революционная волна нарастает, оправдывается, и — что уж тут говорить — приходится признать, что у горнила разгорающейся революции стоите только вы, сторонники Ленина. Конечно, и здесь, в Баку, вы не случайно присутствуете.
— Я представитель фирмы, производящей буровой инструмент, точнее сказать — всевозможные сверхпрочные наконечники буров… Константин Андреевич Петровский, ваш покорный слуга, — шутливо поклонившись, сказал Константин.
— Николай Андреевич Швестров, прошу любить и жаловать, — в тон ответил собеседник. — Ну, а я представитель Кооперативного банка… Сюда подавай, дура! — грубо сказал он официанту, который подошел к тому столу, откуда ушел Швестров. — И водку сюда.
Швестров налил по рюмочке себе и Константину, чокнулся с ним и сказал, понижая голос:
— И оба мы при этом социал-демократы и, занимаясь делами, являемся лазутчиками в стане врагов, — не правда ли?
— Конечно, вам, как представителю столь влиятельного банка, должно быть открыто многое, — сказал Константин.
— О да, очень многое! — с готовностью ответил Швестров. — Бакинские капиталисты переживают остро-кризисный момент. Потому, должен вам сказать, некоторые фирмы в результате этой забастовки стоят накануне банкротства.
— Интересно, — сказал Константин. — А мне показалось, что они более уверены в себе и спокойны, чем начальство, как бакинское, так и всероссийское… Во всяком случае, такие солидные фирмы, как Рамазанов, «Электрическая сила», «Мазут», русское товарищество «Нефть», заключили с нами сделки. Рамазанов даже берется быть нашим постоянным представителем в Баку.
— Талантливый человек этот Рамазанов, а? — щурясь, сказал Швестров. — Подумать только, самоучка из рабочих… Восхищаюсь такими людьми.
— Злейший враг рабочего класса и хищник, каких мало, — ответил Константин. — Известно ли вам, что он один из подстрекателей резни между армянами и мусульманами? Сам он, конечно, не верит ни в чох, ни в сон, ни в птичий грай… Но оставим его. Меня заинтересовало ваше замечание о кризисных явлениях, ведь вы через посредство банка соприкасаетесь с экономикой нефтепромыслов.
— Именно, — переставая есть и даже отодвинув прибор, сказал. Швестров. — Если хотите знать, я и прислан сюда по поводу одного из таких кризисных явлений… Ведь Манташев накануне банкротства, одной ногой уже в гробу.
Константин промолчал. Он вспомнил, точно вчера это было, толпу возле «Астории», Кокошу. И ведь Людмила где-то здесь, в Баку, со своим принцем — счастливая… Он запретил себе думать о ней и спросил:
— Но ведь дела Манташевых расстроены в результате того, что во главе фирмы оказался мот и дурак?
— А, вы, значит, знаете… Именно — мот и дурак. Но доконала-то его забастовка. Однако Манташев входит в Русскую генеральную нефтяную корпорацию, которая объединяет таких китов, как русское товарищество «Нефть», с которым вы имели дело, Лианозов и многие другие. Крах Манташева не может не покачнуть финансового положения таких двух левиафанов, как «Нефть» и Лианозов, не говоря о двух десятках более мелких фирм.
— Но ведь вы являетесь представителем Кооперативного банка, если я не ослышался? — спросил Константин. — Так какое отношение…
— К судьбе Манташева? — быстро переспросил Швестров. — Самое непосредственное. Наш банк кредитовал Манташева в его операциях на внутреннем рынке, которые он вел через посредство сети наших потребительских обществ. Разве мы можем дать ему погибнуть? Мы не только должны спасти, мы должны его воскресить, если он даже скончался.
Константин вдруг весело засмеялся и сказал:
— Вы меня простите, но наш разговор напомнил мне сказку, которую рассказывал один веселый человек — горец, спутник моих скитаний по Кавказу. Суровая зима застала четырех зверей — медведя, волка, лису и верблюда — глубоко в горах, в бесплодной долине, откуда в продолжение двух зимних месяцев не было выхода. Как быть? И лиса тут сказала медведю и волку, что, для того чтобы перезимовать, им, трем хищникам, нужно съесть четвертого своего спутника — верблюда. «Но нам с ним не справиться, — возразил волк. — Хотя он и питается травой, но мы сейчас ослабели от голода, и он сильнее нас троих, вместе взятых». — «Силой с ним не справиться, — сказала лиса, — но я его уговорю, чтобы он добром дал себя зарезать». Волк и медведь, конечно, согласились. Лиса пошла к верблюду и сказала: «Братец верблюд, сможешь ли ты два суровых месяца просуществовать без корма?» — «Нет, — сказал верблюд, — два месяца без корма я прожить не смогу, я подохну». — «Ты подохнешь в страданиях и мучениях, — сказала лисица, — а я предлагаю тебе сейчас быструю и легкую смерть всего на два месяца, и через два месяца я тебя воскрешу». — «Разве ты умеешь воскрешать?» — спросил верблюд. «Кто может быстро лишить жизни, тот может и воскресить так же быстро», — ответила лиса. Верблюда это убедило, и он дал себя зарезать. Вот три хищника сели за стол, попировали мясом верблюда. И вдруг медведь увидел, что волк берет себе голову верблюда, и рассердился. «Или я не старший за столом? — спросил он грозно. — Известно, что голова — вместилище мозга, а мозги полагаются старшему». — «О старший наш! Ты прав, как всегда, — быстро ответила лисица, — но если верблюд поверил, что я его убью, а потом воскрешу, то разве не значит это, что у него в голове нет мозга?» Вот и думается мне, что так же и Манташеву помогут компаньоны его. Верно? — смеясь, спросил Константин.
— То есть если учесть известное перераспределение пакетов акций, — неохотно сказал Швестров. — Ведь знаете, когда акции Манташева летели вниз, единственным способом задержать это падение было скупить акции. Как видите, нами руководит отнюдь не стремление пообедать мясом Манташева, мы действительно стремимся его воскресить.
— Путем перераспределения акций? — весело спросил Константин.
— Пожалуй, — с принужденным смешком сказал Швестров. Басня, рассказанная Константином, показалась ему грубой…
Они расплатились и попрощались вполне по-приятельски, Константин легко и бодро, точно в нем не было веса, взбежал на лестницу. Швестров, стоя внизу, позавидовал ему. Влечение и зависть чувствовал он к этому человеку, сильному, веселому и, конечно, целиком преданному своим делам — революционным делам, к которым он его, Швестрова, никогда не подпустит.
Швестров за время пребывания в Баку встречался с некоторыми бакинскими меньшевиками. «Что ж, бастуем, — сказал один из них, молодой инженер с электростанции. — Мы с самого начала были против всеобщей забастовки. Частичные забастовки гарантировали бы успех рабочим, не нарушая нормальных условий производства. Мы убеждены, что к экономическим требованиям не следовало прихлестывать общеполитические: о свержении самодержавия и о республике. Считаем, что электростанциям и всяческого рода устройствам по перегонке нефти бастовать не следовало, а все же бастуем, потому что все рабочие идут за ленинцами, и если мы хоть пикнем против — потеряем последних сторонников среди рабочих».
«Да, сила, — думал Швестров. — А сила есть сила, дорогие товарищи», — мысленно обращался он к бакинским меньшевикам и мысленно себя отделял от них.
* * *
Когда Швестров из затененной большими домами улицы вышел на зной приморского бульвара, внимание его привлекло большое объявление, наклеенное на круглой дощатой вертушке, предназначенной для афиш. Это было широковещательное объявление Джунковского, прибывшего в Баку.
То ли из-за водки, выпитой за обедом, то ли из-за того, что оно наклеено было на круглой поверхности, но читать его было затруднительно. «… Ввиду исключительного значения добычи нефти для хозяйственной жизни России… остановили на себе высокое внимание нашего державного повелителя, государя императора; его императорскому величеству благоугодно было повелеть мне, как лицу, имеющему счастье состоять в государевой свите, по ознакомлении на месте с состоянием Бакинского промышленного района, принимать все должные меры к немедленному восстановлению нарушенного общественного порядка…»
— Ну-ка, попробуйте, восстановите, — не без пьяного злорадства сказал Швестров и тут же испугался, оглянулся: ему показалось, что кто-то стоит рядом… Но не было никого. Только косая тень его лежала на пестрой афише, которая в таких же широковещательных выражениях, как объявление Джунковского, сообщала о прибытии в Баку труппы дрессированных мышей арабского шейха Эль-Мамуна.
