плыть, и я направляю все силы, чтобы сдержать эмоции. За воротником расстёгнутой рубашки Кирилла блестит медальон. Я осторожно снимаю его с шеи покойника и прячу в кармане своей куртки.
— Пора, — повторяю я, всхлипывая.
Мне никто не отвечает. Вместо этого я слышу, как что-то, звеня, падает, и резко разворачиваюсь на пятках. В секунду Евгений успевает в одном большом шаге перепрыгнуть порог распахнутой настежь двери и оказаться рядом со мной, едва не налетая и не сбивая меня с ног.
Он спешно тянет на себя дверь, но я успеваю разглядеть во всё ещё виднеющейся мне части коридора распростёртое на полу тело в грязно-жёлтом твидовом пиджаке.
Дверь с грохотом захлопывается. С этой её стороны есть такая же панель, как и с наружной: электронная, на кнопках. Чтобы закрыть или открыть замок, нужно ввести код, что Евгений и делает.
— Что случилось? — испуганно спрашиваю я, наскоро утирая слёзы, что больше походит на размазывание их по всему лицу.
Вместо ответа в небольшом окошечке, возвышающемся в полутора метрах над полом, появляется лицо. Перекосившееся, безумное. Покрытое кровью. Нечеловеческое, но и не оборотническое. Пасть, принадлежащая этому лицу, щёлкает зубами. И хотя я не слышу звука, всё равно вздрагиваю.
— Они добрались до КПЗ, — на выдохе произносит Евгений. — И выпустили наружу тех, кто сидел за решётками.
— Но как?
— Не знаю. Потом разберёмся. Сейчас нужно уходить.
Уже едва ли сознательные граждане любого из миров, скорее настоящие монстры, по ту сторону окна копошатся, сгорая от нетерпения поскорее добраться до нас. Один из них на мгновение исчезает из поля зрения, а когда появляется снова, всё, что я могу — это громко закричать.
Когтистая рука хватом за кудрявые каштановые волосы держит голову Валентина, оторванную от тела.
Переставая кричать, я бросаюсь к стене, и меня выворачивает. Несколько раз, до судорог и спазмов в желудке.
— Слава, — Евгений касается моей спины, слегка похлопывая. — Нужно уходить.
Моё тело горит. Ладонь Евгения, как мне ощущается даже сквозь слои одежды, отдаёт ледяным холодом. Пока я прихожу в себя, Евгений отходит к противоположной стене и открывает портал. Появившаяся дверь напоминает одну из межкоридорных дверей в городской поликлинике.
Евгений уходит, ещё раз позвав меня по имени. Монстры снаружи комнаты скребутся и бьют по, вероятно, бронированному окну. Сил, которые они прикладывают, хватает, чтобы пошла первая цепочка трещин.
У меня болит не только желудок, но и грудь, словно вместо окна — моя душа, и именно её сейчас разрывают на части. На дрожащих ногах я иду к порталу, по пути касаясь щеки Кирилла одними кончиками пальцев и в последний раз произнося его имя вслух.
Несмотря на обещание, я не стану молиться. Будь тот, в кого безотчётно верил юный фейри, действительно реальным, он бы не допустил всего этого.
* * *
Проходя через портал, мы оказываемся на первом этаже штаба, но едва ли в лучшем для спасения месте. Гул стоит оглушительный. У меня кружится голова, когда одни воспоминания накладываются на другие, и перед глазами появляется большое помещение, где секунду назад пировали, а теперь с трудом сражаются за жизнь те, кто оказался в плену у врагов в тёмно-фиолетовых одеждах.
— Женя!
Со стороны выхода во внутренний дворик к нам бежит Татьяна. Она в крови, но та едва ли принадлежит ей. Врезаясь в мужа всем телом, Татьяна заключает его в крепкие объятья.
— Где ты был? — кричит она, отстраняясь. Бьёт Евгений кулаком в плечо. Это просто жест беспокойства, а не попытка причинить боль, и всё же менее сильный относительно своей супруги мужчина пошатывается, не падая только потому, что всё ещё находится в объятьях Татьяны. — Придурок! Я думала, ты помер! Ещё раз вздумаешь пропасть, и я…
— Дмитрий не стал отменять казнь, — сообщает Евгений, и впервые за всё, что произошло в течение предыдущих минут, я слышу дрожь в его голосе. — Мы с Валентином спустились вниз, но они пробрались… Не знаю, как… Тань, они выпустили преступников.
— Вот чёрт, — Татьяна вздыхает. Затем хлопает Евгения по одежде. — Ты хоть цел?
— Я — да. Валентину повезло меньше.
Меня пробирает озноб, как холодную воду плеснули за шиворот.
— О, нет, — Татьяна, продолжая держать Евгения на вытянутых руках, смотрит на меня. — Мне очень жаль.
Я не знаю, что сказать в ответ. Я едва смогла остановить тошноту и слёзы, и если сейчас снова сдамся перед эмоциями, второй раз у меня это не получится. Поэтому остаётся лишь кивнуть.
— Нужно сказать Ане и парням, — продолжает Татьяна.
Так вот за что она на самом деле сожалеет! Разумеется. Я — та самая лучшая кандидатура в гонцы, которого не станут лишать головы, принеси он плохую весть.
— Ты Власа не видела? — спрашиваю я, чем заставляю и Татьяну, и Евгения растеряться.
— Эм, — Татьяна зачем-то оглядывается по сторонам, хотя я нахожусь в том же помещении, что и она, и вижу ровно то же. — Нет. Слав, ты слышала, что я…
— Мне нужно бежать, — перебиваю я.
И действительно пускаюсь со всех ног к двери, ведущей на улицу. Разумеется, Власа у штаба чудесным образом не оказывается. Зато теперь я понимаю, что основная битва происходит именно здесь, где гул обретает отчётливо различимые звуки перекрикивающихся голосов, спусков курков, лязга лезвий о лезвия, воя, скребков и глухих ударов.
Стражи борются за то, чтобы не пустить всех оборотней в штаб, ведь в таком случае всё будет кончено.
Я хочу не привлекать к себе внимания, но это оказывается невозможным; я вышла из двери, вход в которую охраняет кольцо из защитников и, вероятно, какая-то магия, так как, делая несколько первых шагов от двери, кожей чувствую нечто странное: словно я прошла через мыльный пузырь.
Стражи в оборонной позиции быстро оборачиваются на меня. Я трясу головой, потому что не могу поверить собственным глазам — каждый из стражей, которого я вижу, имеет идентичного близнеца по свою правую руку.
Это может быть только одно.
— Пустышки, — заключаю я вслух.
История ненавидит меня. Для истории я — мошка на лобовом стекле. Она ставит кассету, которую я уже видела, и проигрывает в замедленном темпе самые страшные моменты.
Смерть того, кто был добр ко мне и пытался помочь. Там — Лукас. Здесь — Валентин.
Смерть того, кто был мне другом. Там — Лия. Здесь — Кирилл.
Влас снова вынужден причинять себе боль, создавая магию, и хотя сейчас не для того, чтобы навредить, это не облегчает его страдания.
— Влас? — кричу я. — Кто-нибудь видел Власа?
Ряды стражей редеют. Пустышки растворяются
