в воздухе, сбивая с толку своих соперников. Я понимаю, что пора действовать. Выхватываю меч из крепления и срубаю ближайшему оборотню голову. Он, быть может, попал сюда случайно. Возможно, всего лишь пришёл поддержать друзей, которые имеют против стражей гораздо больше, чем он сам, но мне плевать. Одновременно с этим в мою сторону выпадает женщина с чем-то, напоминающим помповое ружьё.
Несмотря на гнев в глазах, она совершенно не умеет обращаться с оружием.
Её ружьё падает на землю вместе с тем, как мой меч пронзает её живот насквозь.
Круговорот битвы подхватывает меня и носит по толпе. Иногда я делаю удар, и враги отвечают мне тем же. Так вскоре я получаю своё первое серьёзное ранение, когда упускаю из виду оборотня и какую-то палку с шипами в его руках. Мой бок пронзает невероятная боль, вспыхивающая миллионами петард, застрявших под рёбрами. Я кричу. Приходится бросить меч, ведь управляться с ним левой рукой я не умею, а правая теперь нужна мне, чтобы придерживать бок в надежде, что все органы не будут проситься наружу.
Кто-то из незнакомых мне защитников прикрывает меня, видя моё ранение. Это женщина. У неё коротко подстриженные волосы, раскосые глаза и знакомое круглое лицо. Мне кажется, она — мать одного из ребят в моей параллели.
Пока ещё не помутневшим взглядом я выхватываю в толпе знакомую фигуру и иду в её сторону, по пути отстреливаясь из пистолета, который я подобрала с земли, и, что совершенно не делает мне чести, прячась за спинами других стражей.
Наконец передо мной стоит Влас. Его предплечья кровоточат, но выглядит он лучше, чем я думала.
— Боже, — выдыхает он, когда я буквально валюсь с ног прямо ему в руки.
Он подхватывает меня, словно я ничего не вешу. Я хочу возразить и слабо дёргаю ногами, что, как чувствую по пропитавшей одежду крови, лишь усугубляет моё положение.
— Тебе нужна медицинская помощь, — говорит он.
— Нет, — отвечаю я. — Мне нужно, чтобы ты открыл портал.
— Чего? — Влас недоумевающе таращится на меня.
У него на носу веснушки. Их мало, но они есть. Или это капли крови?
— Односторонний портал, — говорю я. Трясу головой. — Я знаю, что ты на такое способен.
— Откуда?
«Оттуда, что ты уже делал это, когда был злодеем в подчинении своего маньячного дядюшки» — нормальный ответ? Или стоит ещё немного подумать?
— Даже если я на такое и способен, — продолжает Влас. Он уносит меня прочь от сражения, и я не понимаю, почему оборотни не пытаются напасть на нас, пока мы оба безоружны. — Зачем тебе это понадобилось и куда ты собралась отправиться?
Тон, которым мамаши ругают своих нерадивых детей. Такой он меня видит?
— Я хочу посмотреть ей в глаза, — говорю я.
Силы возвращаются — клятва в работе. Но вместе с этим я чувствую, как мои веки тяжелеют. Борьба со сном — это то, что я делаю чуть ли не каждую ночь на протяжении долгого времени, и впервые он побеждает.
— Кому?
— Королеве Зимнего двора. Она убила моего друга.
Язык перестаёт мне подчиняться уже на последнем слове. Нет, дело явно не в клятве и эффекте, который она даёт при излечении.
Здесь что-то другое…
— Тебе нужно отдохнуть.
Голос Власа медленно исчезает в долгожданной тишине. Я закрываю глаза и сразу проваливаюсь в сон.
* * *
Я прихожу в себя в больничной палате. То, что мы не в штабе, я знаю точно. Медицинское помещение абсолютно иное: небольшое, кроватей всего три, из них одна нетронута, а на второй, похоже, недавно кто-то спал, так как бельё смято, а край одеяла касается пола. Однако из живых душ здесь только я.
К моему телу присоединена какая-то трубка. Я убираю простынь, которой укрыта. Я раздета до белья, а на животе красуется небольшая повязка. Когда меня ранили, я думала, что задето больше четверти моего тела — настолько сильная была боль, но сейчас вижу, что поражение едва ли превышает длину ладони.
Первой мыслью, приходящей в голову, является позвать кого-нибудь, но я тут же её отметаю и вместо этого осторожно, чтобы не спровоцировать кровотечение, вытаскиваю из вены катетер, выбираюсь из кровати. Моя одежда лежит на стуле, но я не хочу надевать её, поэтому остаётся лишь обернуться в простыню и последовать в коридор.
Выглядываю осторожно, чтобы не привлекать внимание. Я и правда в городской больнице. Персонал здесь занят каждый своим делом, и едва ли кто-то из них агонизирует в приступе паники. Битва окончена? Мы победили?
Я собираюсь с мыслями и наконец переступаю босой ногой порог палаты, когда в меня врезается возникший словно из ниоткуда, — (хотя всего лишь из-за другого угла), — Бен.
— Оп-па! — протягивает он.
Осторожно толкает меня обратно вглубь палаты, закрывает дверь за своей спиной.
— И кто вставать разрешал?
— Что я здесь делаю? — спрашиваю я. — Почему не в медкорпусе штаба?
Бен оглядывает меня, словно прикидывая, выдержу ли я услышать правду.
— Там нет свободных коек, — отвечает Бен наконец. — Отправить тебя именно в больницу было распоряжением Дмитрия.
Ага. Как и совершить казнь Кирилла, несмотря на то, что штаб был под прямой атакой.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — бросаю я. Плотнее закутываюсь в простыню. — Давно я тут лежу?
— Чуть меньше суток.
— Что с битвой? Кто одержал победу?
Бен пожимает плечами.
— Сказать сложно, — говорит он. Идёт к пустой койке, стоящей слева от моей, и присаживается на её край. Пока он идёт, я замечаю, что Бен прихрамывает. — В один момент битва просто… прекратилась. Полагаю, по желанию оборотней, потому что они оставили нам сообщение.
Бен лезет в карман за телефоном. Когда я подхожу ближе, он показывает мне фотографию. Чёрной краской на красной кирпичной стене выведено:
«Следующий раз будет последним» — на нашем, человеческом, русском. А рядом приписка на неизвестном мне языке.
— Что-то вроде «Уже можете начинать плакать и молить о пощаде», — говорит Бен раньше, чем я спрашиваю о переводе.
— Это плохо.
— А знаешь, кто это написал? — (Я качаю головой). — Магдалена. Чёртова сучка, оказывается, была правой рукой Амадеуса до того, как всё произошло.
— Это она убила его?
— Не. — Бен убирает телефон обратно в карман. — То есть, не знаю. Там, вроде как, было шестеро на одного. Не ясно, за кем был финишный удар.
Произнося это, Бен трёт правую коленку. На нём другая одежда, поэтому я не вижу ни крови, ни рваных дыр, чтобы понять, серьёзная ли у него травма.
— А с тобой что? — спрашиваю я, кивая на коленку.
— Ерунда.
— Что тогда
