Рассматривая все реформы Сталина, сделанные до опубликования проекта новой конституции, «самой демократической в мире», я писал, что «ленинская классовая база диктатуры заменена ныне в Кремле муссолиниевской национальной» и что «весь поток сталинских малых и больших реформ направлен к окончательному укреплению личной диктатуры вождя».
Опубликованный теперь проект конституции с несомненностью устанавливает, что под прикрытием всех сверхдемократических установлений Сталин свою личную диктатуру устанавливает на тех же китах, что Муссолини и за ним Гктлер.
Целевая свобода — т. е. право выражать мнения, соответствующие задачам тоталитарного государства.
Сосредоточение всей политической деятельности в единой и единственной партии, которая, как это имеется в Италии и в Германии, является уже не партией, а правительственным аппаратом управления.
Всеобщее тайное и прямое голосование, но, как в Италии и Германии, с запретом всех, кроме казенной, политических партий.
Как это правильно заметил в своем докладе Ст. Иванович[237], по новой конституции диктатура будет сама себя контролировать в порядке народного представительства, являющегося на самом деле собранием чинов, отобранных для этой функции самим же диктатором.
В проекте новой конституции есть много нововведений положительного характера (см. ниже доклад проф. Н. Н. Алексеева), но пока все эти улучшения остаются в рамках авторитарного или самодержавного или, как теперь модно выражаться, тоталитарного государства.
По — видимому, московские государствоведы весьма презрительно относятся к уровню политического развития культурного западного мира, утверждая («Известия», 23 июня), что именно своей совершенной демократичностью проект сталинской конституции произвел на Западе «впечатление внезапного грома с ясного неба» и что «в истории конституционного права этот проект займет особое и капитальное место».
Оказывается, особенно потрясающее впечатление в ряде «европейских государств, где шел и все усиливался антидемократический поток», проект конституции производит: во — первых, тем, что «вместо единоличного президента, как во Франции и Соединенных Штатах, у нас предусматривается коллектив — Президиум Верховного Совета из 37 человек»; во — вторых, тем, что «по проекту советской конституции правительство не только ответственно перед народными представителями, но непосредственно ими образуется»; и, в — третьих, наконец, тем, что «проектом конституции выдвинут принцип независимости судебных властей и подчинения судей исключительно закону».
Прямо стыдно и перед европейским, и перед советским даже общественным мнением — ибо и в России ведь «Известия» читают не только сталинские дурачки, но и люди большой и настоящей культуры — доказывать, что и ответственность правительства перед народным представительством, и назначение правительства самим парламентом, и независимость суда, подчиненного только закону, и несменяемость судей являются давно пройденной азбукой государственной жизни во всех самых «капиталистических» странах.
Этих основ демократического строя нет больше только в Италии, Германии после их фашизации, их не будет еще и в фашизированном СССР, ибо тоталитарное государство эти коренные основы народовластия решительно отрицает, видя в них «прививку гнилостной заразительной болезни, называемой демократизмом».
Как бы ни задвинут был теперь на задний план «гениальный Ильич», «Известиям» не полагается дерзко над ним издеваться, ибо это Ленин сказал первый и научил Муссолини и Гитлера: «Демократия — одна из форм буржуазного строя, которую защищают все предатели истинного социализма».
Действительно, в проекте муссолиниевской конституции Сталина есть одно замечательное нововведение: коллективный президент. Такового нет ни в одной великой демократии, нигде вообще, и в правильно построенном демократическом государстве такого многоголового президента и быть не может по причинам, которые ясны и на которых не стоит останавливаться.
Как же возможно отсутствие единоличного президента в СССР, где вся полнота власти верховной, правительственной и законодательной сосредоточена в руках советского дуче, единого вождя, отца народов, гениальнейшего из всех когда‑либо существовавших в мире людей? Крайнее раболепие, неслыханное в России ни в какую эпоху ее истории, совершенно необъяснимое в условиях демократической нынешней эры, раболепие казенной официальной России отлично изображено в докладе Н. Д. Авксентьева (см. ниже).
Когда поименно известные нам люди, которых мы знали и знаем, что они люди большой, настоящей, гражданской культуры, когда эти люди излагают свои перед Сталиным восторги языком барских приспешников, мы видим: тоталитарный террор еще в силе, еще стальной плитой лежит на народном сознании.
Именно потому и выдумали в Москве сверхдемократического коллективного президента, что этот коллектив всепослушных чиновников будет прикрывать своим «авторитетом» всемогущую волю диктатора, который, может быть, внемля мольбам верноподданного народа, примет место первого среди равных в сверхдемо- кратическом коллективе.
Пусть не думают, однако, что в фашизации сталинской диктатуры, в превращении ее из классово — пролетарской в «народную», плебисцитарно — цезаристскую, я не вижу ничего положительного.
Наоборот. Признание нации, народа, государства как единства, связанного общим прошлым, общей территорией, единством психологического склада, обязало, во имя укрепления своей личной диктатуры, Сталина перестроить весь каркас государства сверху донизу на новых общенародных началах.
Кроме раболепствующей казенной России существует еще и другая — та самая, которая и оттеснила диктатуру на вновь занятые ею оборонительные позиции и к вере в которую так горячо призывал в своем докладе П. Н. Переверзев.
Эта Россия в новой конституции — пока в теории — получает технический аппарат для построения действительно свободного демократического государства.
Сейчас шелест избирательных бюллетеней не взорвет еще диктатуры, как в 1932 году — испанскую монархию. Но даже в этих простынях — «Известиях» и «Правде», — где печатается бесконечный ряд восторженных отзывов по поводу опубликования проекта новой конституции, даже во время этого казенного референдума прорываются осторожные голоса, по которым можно судить, что про себя думает народ и чего он хочет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});