Кроме того, я считаю, что противоречивых людей не существует. Каждый человек — натура цельная и гармоничная, важно лишь найти угол зрения, под которым он таким видится. У меня он увиделся цельным и непротиворечивым, если взять образ того тирана, которого изобразил Хрущев в своем знаменитом докладе, придать ему внешность докладчика и наделить теми свойствами характера, которые присутствуют в емельяновском портрете. Мрачный персонаж, да… но не клоун. Даже очень сильно не клоун…
Часть четвертая
ИНФОРМАЦИОННАЯ ВОЙНА НИКИТЫ ХРУЩЕВА
— Где умный человек прячет камешек?..
— На морском берегу…
— А где умный человек прячет лист?..
— В лесу…
— Но что ему делать, если леса нет?..
— Да, да… Что ему делать?..
— …Он сажает лес, чтобы спрятать лист. Страшный грех… И если ему надо спрятать мертвый лист, он сажает мертвый лес…
Г. К. Честертон. Сломанная шпага
Если даже репрессии, о которых столько писали, снимали и кричали, как выяснилось по ходу работы над этой книгой, — тема почти неизученная, то реабилитация — и вообще непаханое поле. С тех пор, как Хрущев начал, а перестройка довершила вбивание в массовое сознание идеи, что все посаженные в годы «репрессий» были абсолютно невиновны, на этом как бы и успокоились. Сказано ведь — невиновны, вот их и оправдали, так чего там изучать?
Послевоенный период и вообще-то — темный лес. Историки им не интересуются, поскольку вроде бы все там ясно: маразм, самовластие да репрессии. Но это лишь кажется, что все ясно, а как начнешь копать — все настолько фальсифицировано, перекручено, переврано, залито густым слоем словоблудия… На самом деле если о 30-х годах мы хоть что-то, да знаем, то о первом послевоенном десятилетии не знаем вообще ничего.
Ну да речь не об этом. Мы говорили о репрессиях, а теперь поговорим о реабилитации. Ибо даже очень скудные сведения, при внимательном рассмотрении, дают неплохую информацию к размышлению.
Итак, что нам известно?
Мы имеем некоторое представление о правительстве, которое проводило реабилитацию. Это была разнородная команда, повязанная совместно совершенным государственным переворотом. Ее члены относились друг к другу без малейшей симпатии — но как бы ни относились, все сидели в одной лодке, имели определенные общие интересы и должны были их соблюдать. Это раз. И представление о законности у них было чисто партийное: как партия скажет, так и будет. Это два.
И еще мы знаем, что во главе этой команды стоял единственный уцелевший из «партийных баронов» образца 1937 года, один из самых кровавых первых секретарей. Каким бы он ни казался с виду, как бы себя ни вел, но это был человек хитрый, скрытный, смелый [Смелость свою он доказал на фронте под огнем — пулям не кланялся. ], жестокий — настоящий «рыцарь революции». Умевший буквально молотком вбить в голову свою версию происходящего и за потоком слов насмерть молчать о том, о чем говорить нельзя. Наконец, авторитарный и сверхжесткий руководитель — то, что в народе называется иностранным словом «тиран».
Так толком и непонятно, что там было с «голодомором» на Украине в 1933 году. Но вот в 1946 году голод был точно. В то время в Одессе работал сотрудник «Известий» С. Руденко, который позднее вспоминал: «Когда гибель людей приняла массовый характер и на улицах города стали подбирать трупы крестьян, устремившихся в Одессу за куском хлеба, из Москвы прибыла авторитетная комиссия. Состоялся пленум обкома, где был снят его первый секретарь А. В. Колыбанов. На следующий день Колыбанов пригласил к себе корреспондентов «Правды» и «Известий». "Вы, наверное, уже знаете, что меня вчера сняли с работы, — сказал он. — Сняли за то, что не сигнализировал о состоянии дел в области. Не собираюсь оправдываться, хочу только познакомить вас с некоторыми документами". Он протянул несколько писем и пачку телеграмм, адресованных Хрущеву. В них приводились цифры умерших и содержалась просьба разрешить вскрыть два-три элеватора, в которых гнила кукуруза, и подкормить людей кашей из кукурузной муки — мамалыгой. Кроме писем и телеграмм, — продолжал Колыбанов, — я бесчисленное количество раз разговаривал с Хрущевым по телефону, молил о помощи. Знаете, что он отвечал? "Выходите из положения за счет собственных ресурсов". Каких ресурсов? У нас и мешка кукурузы не было! Однажды я попросил разрешения позвонить Сталину. "Не разрешаю", — ответил Никита Сергеевич. Теперь же меня обвиняют в том, что не сигнализировал о положении дел» [Цит. по: Медведев Р. Никита Хрущев. Отец или отчим советской «оттепели»? С. 66–67.]. (Ну что ж, кажется, теперь мы знаем, каким был механизм возникновения и голода 1933 года на Украине.)
* * *
В своих мемуарах Хрущев утверждает иное: что он своевременно доложил обо всем «наверх», а Сталин в ответ прислал ему оскорбительную телеграмму Но верить тому, что Хрущев говорит, нельзя. (Иной раз можно разве что верить тому, о чем он молчит…) А его привычка сначала наломать дров, а потом спрятаться за чужую спину известна слишком хорошо, чтобы не верить Колыбанову
В борьбе с «внутренним врагом» Хрущев тоже придерживался методов, характерных для «партийных баронов». Сохранился текст «установки», которую он давал партсекретарям и работникам НКВД в январе 1945 года, по поводу борьбы с националистами. «Найдите членов семей тех, кто им помогает, и арестуйте их. Нас не станут уважать, если мы не будем принимать суровые меры. Арестовывать надо всех, даже самую мелочь. Одних будем судить, других просто вешать, третьих — высылать. За каждого нашего — сто врагов… Слишком уж вы боитесь применять силу! Захватили деревню, где убили двух женщин, — уничтожьте всю деревню!» [Из выступления на собрании секретарей райкомов, председателей райсоветов и глав районных отделений НКВД. 10 января 1945 года. Цит. по: Таубман У. Хрущев. М, 2005.] Нет, если бы такой приказ отдал гитлеровский гауляйтер, это было бы нормально. Но Хрущев призывает делать это на своей, освобожденной от немцев территории и против собственного народа. Каково, а? Позднее та же тенденция выразится в расстреле рабочей демонстрации в Новочеркасске, в рекордном количестве введенных Хрущевым подрасстрельных статей. Так что не стоит обольщаться словами об «оттепели» — кому «оттепель», а кому и пуля.
В свое время президент США Эйзенхауэр сказал, что для Хрущева решительные разговоры — не прелюдия к решительным действиям, а скорее их замена [Таубман У. Хрущев. С. 529.]. Это с одной стороны. А с другой — для него характерны решительные действия вообще без каких бы то ни было разговоров. Потому что слова для Хрущева — не сигнальная система, а дымовая завеса, за которой прячутся дела, о коих он насмерть молчит.
