В то же время Гришин замечал: "Он по своей натуре был горяч, резок, тороплив. Иногда допускал оплошности, высказывания и действия, которые руководителю великого государства непозволительны… Им были допущены крупные просчеты и недостатки… Вообще Н.С. Хрущев страдал подозрительностью к людям, недоверием к работникам, боялся посягательств на его положение, на власть".
Бывший при Хрущеве министром совхозов И. А. Бенедиктов отмечал: "Это был сильный, динамичный и чрезвычайно работоспособный руководитель. Большой природный ум с крестьянской хитрецой и сметкой. Инициативность, находчивость, врожденные демократизм и простота, умение расположить к себе самых разных людей — все эти качества заслуженно позволили Хрущеву занять высокие посты в партии, войти в Политбюро".
Однако, по мнению Бенедиктова, "сделавшись Первым и укрепив свою власть отстранением "антипартийной группы" [В которую входили Молотов, Маленков, Каганович, Шепилов. ], Хрущев буквально на глазах начал меняться. Природный демократизм стал уступать место авторитарным замашкам, уважение к чужому мнению — гонениям на инакомыслящих, в число которых сразу же попадали те, кто не высказывал должного энтузиазма по поводу его «новаторских» идей…".
Судя по высказываниям Бенедиктова, Хрущев был силен на «спринтерских», но не на «стайерских» дистанциях. Он замечал: "Никита Сергеевич был непревзойденным мастером краткосрочного эффекта, ярких вспышек, которые, надо отдать ему должное, ослепляли на время не только единомышленников, но даже и противников. Правда, эффект этот достигался за счет умаления долгосрочных, стратегических интересов, что в конечном счете оборачивалось колоссальными потерями. Но люди живут сегодняшним днем, и эту слабость Никита Сергеевич эксплуатировал весьма умело" [Мы зато живем в их послезавтрашнем дне!]. Противоречивыми были и душевные качества Хрущева. Бенедиктов замечал: "При всей своей черствости по отношению к людям, он был человеком эмоциональным, а кое в чем и сентиментальным".
Характеризуя Хрущева, который был его союзником в ходе политических схваток в советском руководстве, член Политбюро, а затем Президиума ЦК КПСС с 1935 года по 1966 год А. И. Микоян писал: "Это был настоящий самородок, который можно сравнить с неотесанным, необработанным алмазом [ «Неотесанный алмаз» — какой оборот!]. При своем весьма ограниченном образовании он быстро схватывал, быстро учился. У него был характер лидера: настойчивость, упрямство в достижении цели, мужество и готовность идти против сложившихся стереотипов".
В то же время Микоян отмечал существенные недостатки Хрущева: "Был склонен к крайностям. Очень увлекался, перебарщивал в какой-то идее, проявлял упрямство и в своих ошибочных решениях или капризах. К тому же навязывал их всему ЦК после того, как выдвинул своих людей, делая ошибочные решения как бы «коллективными». Увлекаясь новой идеей, он не знал меры, никого не хотел слушать и шел вперед, как танк". Особенно возмущали Микояна интриганство и авторитарность Хрущева. Он писал: "Трудно даже представить, насколько недобросовестным, нелояльным к людям человеком был Хрущев… Ко мне он всегда ревновал, часто на меня нападал: хотел изрекать истины, а другие чтоб слушали и поддакивали или же молчали".
В. Е. Семичастный, который начал сотрудничать с Н. С. Хрущевым еще в середине 1940-х годов, а затем вошел в его правительство в качестве председателя КГБ СССР, писал: "Природа наградила Никиту Сергеевича пытливым, аналитическим умом. Он быстро схватывал суть вопроса. Был непоседа, удивительно общительный человек".
В то же время В. Е. Семичастный замечал: "К великой своей беде, он переоценил свои силы и недооценил важные обстоятельства… Импровизацию, оторванную от реальности, он возвел в ранг своего рабочего метода. Присвоив себе право бесконтрольно говорить, что он хочет, Хрущев стал выступать без подготовки… Интересные мысли у Хрущева стали перемешиваться с совершенно неприемлемыми… Хрущев не принадлежал к тому типу людей, которые готовы исправлять свои ошибки. Напротив, он обрушивался на недовольных критиков, снимал оппонентов со своих должностей, а потом недемократично и не очень цивилизованно переводил их на второстепенную работу". Суммируя противоречивые черты Хрущева, Семичастный отмечал: "Он умудрялся сочетать в себе воображение, изобретательность, прирожденный ум, человеческую сердечность с низкой культурой и даже глупостью".
Больше отрицательных черт у Хрущева отмечал бывший первый секретарь КП Белоруссии и заместитель председателя Совета Министров СССР П. К. Пономаренко, познакомившийся с ним в конце 1930-х годов. По словам академика РАН Г. А. Куманева, беседовавшего с П. К. Пономаренко, тот считал Хрущева "малообразованным, хотя и не лишенным способностей, инициативы, деятелем… который лишь волей случая был возведен на высшие государственные посты в Советском государстве. По словам Пономаренко, Хрущев позволял себе грубости к товарищам по партии, совершенно недопустимые со стороны человека, находящегося на вершине Олимпа. За его внешней простотой скрывались такие черты, как хитрость и коварство, злопамятность и мстительность. Он очень угодничал перед Сталиным, а позднее, когда стал Первым секретарем ЦК партии, не пресекал лесть и славословие в свой адрес".
Итак, с точки зрения тех, кто постоянно общался с Хрущевым в ходе государственной деятельности, многие его достоинства сочетались, а порой подавлялись существенными недостатками, а некоторые сильные черты его переходили в свою прямую противоположность и превращались в слабости. С одной стороны, "пытливый, сильный аналитический природный ум", "с крестьянской хитрецой, сметкой, способный быстро схватывать суть дела", «изобретательный», обладавший творческим воображением. С другой стороны, "некомпетентность, недостаток образованности, низкая культура" и "даже глупость". С одной стороны, человек "сильный, динамичный, работоспособный", "с неистощимой энергией". С другой стороны, "горячий, резкий, торопливый". С одной стороны, "умелый организатор", "смелый, инициативный новатор". С другой, человек, который сделал основным своим рабочим методом импровизацию и присвоил себе право бесконтрольно изрекать как неоспоримые истины все, что приходило ему на ум. С одной стороны, «демократичный», "общительный", «сердечный», "умевший расположить к себе людей", «сентиментальный». С другой, «жесткий», "авторитарный", «безапелляционный», грубый гонитель инакомыслящих, подозрительный, мстительный, коварный, злопамятный интриган, недоверчивый к окружающим, ревниво относившийся к возможным посягательствам на свою власть и переоценивавший собственные возможности [Ничего вам не напоминает? Похоже, Никита Сергеевич, а за ним и его команда сумели приписать Сталину черты совсем другого руководителя советского государства.]. С одной стороны, руководитель, умеющий произвести сильное впечатление на друзей и врагов захватывающей воображение программой [Короче говоря, демагог. И что же тут положительного?]. С другой стороны, человек, губивший достижение стратегических целей в погоне за решением частных, тактических задач. Говорили и о том, что он — хитрый льстец перед сильными мира сего и любивший лесть в отношении себя. Пожалуй, наиболее заметной чертой Хрущева, которую признавали и его друзья, и его противники, и его родные и близкие к нему люди, и авторы его биографий, была импульсивность. По мнению Д. Т. Шепилова, бывшего в 1950-е годы секретарем ЦК КПСС и министром иностранных дел СССР, импульсивность Хрущева находила выражение в гиперактивности: "Он постоянно рвался куда-то ехать, лететь, плыть, ораторствовать, быть на шумном обеде, выслушивать медоточивые тосты, рассказывать анекдоты, сверкать, поучать — то есть двигаться, клокотать. Без этого он не мог жить, как тщеславный актер без аплодисментов или наркоман без наркотиков".
