Ладожане уже взялись за весла, когда на берегу показались мужчины. Их было несколько: сам старейшина Вышеслав, неумытый, непричесанный, во вчерашней праздничной рубахе, помятой, забрызганной засохшей жертвенной кровью и залитой медовухой, торопясь, почти бежал от своей избы к лодьям, а за ним спешили его родичи. Прибыни, как сразу заметил Велем, среди них не было.
— Куда, куда… — задыхаясь, выговорил Вышеслав. — Вы куда… — Подбежав, он уцепился обеими руками за борт лодьи, будто хотел удержать. — В такую рань… Голубчики мои… Вы что же это?
— Сон я видел, — с непреклонной суровостью ответил Велем. — Привиделся мне сам Волхов-батюшка и велел в путь пускаться спозаранку, а не то грозил дороги не дать, если долго буду потягиваться. Вот мы и снарядились. Да и чего дожидаться-то? Спасибо тебе за приют, за хлеб, за честь и за ласку. — Велем вежливо поклонился, хотя поблагодарить за все явные благодеяния Вышеслава успел вчера. — Да долгий гость опротивеет, пора нам восвояси.
— Не пущу! — Вышеслав решительно тряхнул лохматой головой. У него был такой вид, будто он не вполне удовлетворил свою жажду гостеприимства и не желал расставаться с теми, на кого мог его излить. — В такую рань! И не поели ничего!
— Позже поедим — в полдень пристанем где-нибудь. Спасибо тебе, Вышеславе, заботишься о нас, будто отец родной.
Они еще немного поспорили, а потом Велем краем глаза заметил подошедшего Прибыню. Старший сын Вышеслава выглядел встревоженным, растерянным и недовольным. Оставив Велема, старейшина отвел сына в сторону, где принялся с ним шептаться. Велем обменялся быстрым взглядом с Остряной. После вчерашнего каждый невольно считал другого союзником — у них завелись общие тайны и общая цель, — хотя Велем сильно удивился бы, узнав, как много общего им приготовила Остряна в своих замыслах. Но сейчас они оба знали, о чем у отца с сыном идет речь. Ни Вольги, ни плесковичей Прибыня на месте не обнаружил, весь замысел рушился, и ранний отъезд Велема уже ничего не менял. Однако по мере выяснения обстоятельств негодование и изумление на лице старейшины сменялись новой решимостью. А потом он снова подошел к Велему.
— Не годится так, мы и не проводили вас, — заговорил он, будто только о том и тревожился, что недостаточно воздал честь гостям, как полагается гостеприимному хозяину.
Велем в душе восхитился, как быстро хитроумный Вышеслав взял себя в руки, одолел досаду и теперь пытается поправить дело. Но при этом Велем не упускал из виду рукоять собственного меча, помнил, где в лодье лежит его щит, и был готов в любое мгновение защитить себя и сестру силой оружия, если словеничи силой же попробуют их задержать.
Однако этого Вышеслав себе позволить не мог, ибо тогда вину за ссору переложить будет не на кого: спешный отъезд Вольги лишил их этой возможности. И он принял другое решение: если уж не удалось разрушить чужой союз, то нужно попробовать к нему присоединиться.
— Обожди еще чуток, не разгневается Волхов-батюшка, — сказал Вышеслав. — Я сам с вами поеду! Сам Огнедеву нашу провожу, сам и с отцом ее потолкую. И вас возьму! — Он заметил двух своих дочерей и племянницу, не подозревая, что они и так намеревались ехать с Огнедевой. — Уж коли честь, так честь, а нам, внукам Словеновым, для Огнедевы ничего не жалко! Три поколения ждали ее, и нас чуры проклянут, если мы оплошаем!
Поскольку Прибыня с братьями заранее снарядился в поход, то почти все было готово — только умыться да подпоясаться. И отъезд Велема с Дивляной почти не задержался, хотя обоз получился более внушительный, чем они ожидали. К двум ладожским лодьям прибавились три словенские. Но за время этих приготовлений возле воды собралась порядочная толпа. Слух о том, что уезжает не только Огнедева, но и старейшина Вышеслав, мгновенно разнесся по избам и поднял многих. Народ, помятый, едва успевший плеснуть в лицо водой, спросонья и с похмелья мало что понимающий, недовольно гудел. Поскольку Дивляна пробыла здесь довольно долго, люди привыкли к мысли, что здесь она и останется, возможно, вместе с братом, которому словенские кумушки уже вовсю подбирали подходящую невесту из здешних девиц.
— Куда увозят-то? Она наша теперь… Она с нами должна… Благословение… Не дадим… Не позволим! — выкрикивали в толпе. — Вышеславе, ты что это затеял? Куда Огнедеву везешь?
— Послушайте меня, мужи словенские! — Добролюта подняла руки, призывая к вниманию. Народ затих, прислушиваясь к речам старшей жрицы. Подняв ладони к небу, она стала точь-в-точь как фигурка Богини-Матери, которую женщины в течение многих веков вышивали среди заклинательных и обережных узоров. — Просила я совета у матушки Перыни, вопрошала, для чего через семь десятков лет нам Дева Ильмера дана, как нам и волю богов исполнить, и родовой закон не нарушить. И открыли мне боги истину о воле своей. Было время, когда Волхов да Ильмерь нас кормили, тогда и Девы Ильмеря только им, отцам нашим, служили. Теперь иные времена приходят. Не только в том теперь благословение наше, чтобы рыбы много было, чтобы не гневались Волхов да Ильмерь. Благословение и благополучие племени словенского издалека придут, и туда дорога нашей Девы Ильмеры лежит. Не для того она нам дана, чтобы сиднем на бережку сидеть, а чтобы путь новый нам проложить, туда, куда мы и не думали раньше. Обретение ее — только начало всему, только росток, что из земли выходит и в долгий рост пускается. И чтобы выполнила она предназначение свое, должны мы воле богов не противиться и ее отпустить, куда ей боги путь указали. И не только нам, но и всем словенам, верхним и нижним, она благо принесет. А кто дереву расти мешает, тот доброго плода не дождется. Потому благослови нас, Дева Ильмера, а мы тебя в добрый путь благословляем!
Народ молчал, не возражая, хотя сейчас еще мало кто понимал, что хотела сказать им старшая жрица.
— Вроде того, что незачем нашей богине рядом сидеть, чтобы помогать нам, — пояснил Городиша. — Бывает такое, что издали лучше поможешь, вот потому она и уходит от нас.
— Это само собой, — заметил Медыня. — Ежели и впрямь с Днепром торговлю наладим и до греков через полян доберемся, то за такое не только Деву Ильмеру отдать можно!
На него зашикали со всех сторон: людям трудно было понять, как можно отправить свою богиню в качестве выкупа торговых выгод, но все смутно ощущали, что все это — знаки грядущих перемен. Добро или худо принесут эти перемены, пока было неясно, но словеничи привыкли жить на берегу большой реки и знали, что река течет, не останавливаясь никогда, в том сама ее суть. Стоит без движения только болото, но чего в нем найдешь, кроме гибели?
