Чжоу Цзышу не хотел участвовать в этом фарсе и развернулся к Чжан Чэнлину:
— Ты! Остаёшься в гостинице. Я отлучусь на несколько дней, чтобы прощупать скорпионов. Жди тут и не высовывайся.
— Шифу, позволь пойти с тобой! — взмолился Чжан Чэнлин.
— Пойти со мной, чтобы что? Путаться под ногами?
Чжан Чэнлин от этих резких слов надулся, но нежелание расставаться пересилило, и он предпринял ещё одну попытку достучаться до строгого наставника:
— Шифу…
Чжоу Цзышу пнул мальчишку под зад:
— Что ещё? Хочешь, чтобы я тебя к груди приложил? Пропади уже! И помни, если по возвращении я не замечу прогресса в твоём паршивом кунг-фу, то переломаю тебе ноги!
Горемычный Чжан Чэнлин уныло поплёлся прочь. По пути мальчик пытался подсчитать, по сколько раз на дню учитель грозится сломать ему ноги, и жалел, что не может превратиться в многоножку.
Увидев, что Чжоу Цзышу направляется к выходу, Вэнь Кэсин метнулся ему наперерез со словами:
— Я! Я пойду с тобой!
Чжоу Цзышу одним прыжком отпрянул от него, указывая пальцем на мешочек с орехами с таким видом, будто в нём притаились пять ядовитых существ и четыре вредителя.[376] Вэнь Кэсин примиряюще улыбнулся, быстро свернул мешочек с лакомством и спрятал его в недрах одежд. Затем он отряхнул руки от оставшихся крошек и последовал за Чжоу Цзышу, больше не возражавшим против его общества.
Добравшись до окраины города, они миновали пышный цветущий сад и через небольшой переулок вышли к гудящему от гомона людских голосов павильону. Вэнь Кэсин осмотрелся, почувствовав хорошо знакомую атмосферу: приглушенное освещение, воздух, напоенный ароматами благовоний, духов и вина… они оказались у входа в бордель. Со странно переменившимся лицом он указал на верхний балкон, где певица играла на цитре.
— Неужели логово Ядовитых скорпионов находится в… таком месте?
— Будет тебе! Можешь перестать притворяться человеком высоких моральных устоев, незапятнанный лотос Вэнь, — с долей ехидства ответил Чжоу Цзышу и переступил порог заведения.
Вэнь Кэсин поспешил оттащить его назад и тихо напомнил:
— Но ведь… у тебя уже есть молодая супруга, которая желает присутствовать при твоём сне…[377]
Чжоу Цзышу подхватил спутника за подбородок и смерил его лицо оценивающим взглядом. Вэнь Кэсин смотрел в ответ глазами, полными нежности. Чжоу Цзышу вздрогнул и выпалил:
— Жёнушка Вэнь, ты слишком меня раздражаешь!
С этими словами он развернулся и нырнул в толпу искателей удовольствий.
— Да как ты смеешь! — проворчал себе под нос Вэнь Кэсин. — Прелюбодействовать у меня на глазах, словно я уже мёртв! Хорошо, ты ещё узнаешь, что такое рык львицы,[378] — он глубоко вдохнул, до отказа наполнив лёгкие воздухом, и открыл рот, собираясь закричать. Но уже через секунду выдохнул и печально покачал головой.
Смирившись со своенравием спутника, Вэнь Кэсин последовал за ним, вполголоса приговаривая:
— Помнить о трёх послушаниях и четырёх добродетелях, три послушания и четыре добродетели… тьфу![379]
Чжоу Цзышу, уверенный, что останется незамеченным, прыгнул на крышу прямо из толпы гостей. Толстяк рядом, с затуманенными от возлияний глазами, почувствовал лёгкое движение воздуха. Немного протрезвев от неожиданного ощущения, он заозирался по сторонам, но не заметил ничего необычного. Вэнь Кэсин присоединился к Чжоу Цзышу, и они невесомо заскользили по черепице многочисленных павильонов весеннего дома.
Вскоре Чжоу Цзышу соскочил вниз, красиво перевернувшись в воздухе, и мягко опустился на траву. Приземлившись рядом, Вэнь Кэсин оглядел небольшой дворик, в котором они оказались. До ушей доносился звон винных кубков, обрывки разговоров и узнаваемые звуки плотских утех. С долей веселья Вэнь Кэсин подумал: «Если ставка скорпионов действительно находится здесь, их аппетиты, должно быть, ненасытны!».
Чжоу Цзышу неслышно шёл впереди, зыбкой тенью прижимаясь к стене. Замирая под каждым окном, он внимательно вслушивался в доносящиеся из комнат звуки. Вэнь Кэсин поразился тому, что кто-то может выглядеть настолько достойно даже во время подслушивания. У одного из окон Чжоу Цзышу показал жестом, что обнаружил искомое.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вэнь Кэсин попытался собраться и понял секрет: нужно сосредоточиться на скрипе кроватей в комнатах и не обращать внимания на человеческие голоса. Приблизившись, он постарался вплотную приклеиться к Чжоу Цзышу. Таким образом, они вместе принялись внимать страстным женским стонам, доносящимся через окно.
Примечание к части
∾ Казённая дорога — 官道, букв. «Дорога чиновников». Как и римляне, китайцы за счёт государства строили и содержали обширную сеть дорог, по которым можно было перевозить припасы и войска.
∾ Лоян назывался Восточной столицей (Дунду, 东都) во время правления империи Тан (657-907). Это могло бы задать временные рамки истории, если бы не конфликтовало с другими элементами.
∾ «Отказ от жены» (休妻) — в древнем Китае муж мог в одностороннем порядке расторгнуть брачный союз по одной из семи причин (неудача в рождении наследника, излишняя болтливость и др.).
∾ Три идиомы о выдающихся умственных способностях Вэнь Кэсина: 闻一知十, 触类旁通 и 举一反三.
∾ Пять ядовитых существ и четыре вредителя — 五毒四害: первые пять — это скорпион, змея, многоножка, ящерица и жаба, вторые четыре — это крыса, таракан, муха и комар (современная концепция, возникшая в брошюрах, направленных на продвижение санитарии и сельскохозяйственного производства во время Большого скачка (1958-1960 гг.))
∾ «Рык львицы» — 河东狮吼, выражение используется для описания суровой жены, повелевающей мужем.
∾ Три послушаниях и четыре добродетели — 三从四德: согласно конфуцианскому кодексу поведения, все женщины (в т.ч. лёгкого поведения), должны были: слушаться отца до замужества, мужа после замужества, сына после вдовства. Четыре добродетели: нравственность в поведении, сдержанность в речи, приятная внешность и умелость в рукоделии.
Том 3. Глава 56. Чёрные вороны
Чжан Чэнлин ворочался без сна в своей постели. Снаружи шумел ветер. Тени изогнутых ветвей причудливо двигались на оконной бумаге.
В любую другую ночь он назвал бы эту картину «изящный танец ивовых ветвей в серебристом сиянии», но сегодня его настроению была созвучна «демоническая пляска оскаленных мертвецов в призрачном свете».
Чтобы отвлечься, он принял позу для медитаций и начал нараспев повторять мнемонические рифмы, покачивая головой в такт. Старшие относились к этой его привычке скептически.
Вэнь Кэсин считал, что механическое запоминание, даже при правильном понимании каждого слова по отдельности, не имеет ничего общего с реальным осмыслением сути техники.
Шифу был уверен, что техника должна усвоиться сама собой после того, как человек запомнил строки и применил их на практике. Чжоу Цзышу никогда не видел, чтобы кто-нибудь заучивал простую рифму так усердно, будто она была сложнее для понимания, чем Четыре книги и Пять канонов.[380] В его глазах бестолковость Чжан Чэнлина засверкала новыми гранями.
Вскоре блуждающий разум Чжан Чэнлина зацепился за мысль, что после ухода шифу и старшего Вэня он остался на большом постоялом дворе без всякой защиты. Следом пришло предчувствие ужасной беды, окатив волной нервной дрожи. Чжан Чэнлин вскочил, задёрнул полог кровати, лёг обратно в постель и натянул одеяло на голову… словно благодаря этим действиям он оказался в безопасности.
Свернувшись калачиком, мальчик напряжённо прислушивался к каждому шороху, чтобы не проспать возвращение шифу. Правда, он упустил из виду то, что Чжоу Цзышу передвигался совершенно беззвучно. Даже если бы тот вернулся, ученик ничего бы не услышал. Чжан Чэнлин провел в беспокойном ожидании большую часть ночи, но так и не уловил ни единого шевеления. В конце концов его веки слиплись, и он погрузился в сон.
Поутру мальчика разбудил гомон проснувшихся постояльцев. Чжан Чэнлин кубарем скатился с кровати и бросился в комнату Чжоу Цзышу, только чтобы с разочарованием обнаружить холодную заправленную постель. Старшие не возвращались.
