— Непременно. Спасибо, советник, за интересный рассказ.
— Жискар забрал, что было у грека, в пользу города. Оказывается, этот товар сейчас в моде. Но Магдалена осталась вне подозрений. Наш горбун взял другой след. А я хочу понять, кто она, которая свела с ума Франсуа?
— Откуда мне знать, советник?
— Но она часто бывает в городе. Разгуливает, прислуживала греку, жила у него. Притон, откуда ее выкупили… Похоже, занятие ей хорошо знакомо. Кому она служит?
— Может случиться, своей природе. Блудница вавилонская. — Карина коротко рассмеялась.
— Блудница?
— Которая принадлежит всем и никому. Ваш подопечный не исключение. Как и другие. Это так, советник. Такие женщины есть не только в Вавилоне. Тем более, в Иерусалиме, здесь случается самое невозможное. И можно встретить кого угодно. Вы можете вообразить себя Христом, или его апостолом, вы можете извлечь имя из Евангелия и примерить на себя. И вы можете внушить такую роль той, которая готова ее принять. Желания и привязанности здесь часто необъяснимы, потому что в них нет корысти. А прочее…
— Вы говорите так, будто знаете…
— Знание здесь не причем. Эта женщина не понимает себя сама. Она в плену у собственной натуры. — Карина помолчала, будто споткнувшись мысленно о невидимую преграду. Потом встряхнулась и закончила легко. — Сегодня одно, завтра другое. Потому она и выбрала для себя имя. А вернее, выбрали для нее. Порок и святость в одном лице.
— Но та блудница, о которой вы говорите, была богатой золотом и драгоценностями, сидела на звере или чем-то похожем.
— Она такова, какой вы захотите видеть. Богатой или бедной, порочной или целомудренной, сосудом греха, оружием мщения, кем угодно. Она живая. И всякий раз другая. Ваш Франсуа озабочен идеей — услужить Святой Деве. Почему бы ему не встретить свою святую в образе блудницы? Я думаю, он был готов. И вот встреча состоялась. Чего еще? Ему и прочим желающим… — Карина закрыла лицо руками и покачала головой, будто вслушиваясь в себя. — Считайте, я вообразила. Но вы ищете объяснения. Вот одно из них.
— Кто-то управляет ею?
— Откуда я могу знать. А если она следует собственной натуре и не может остановиться?
— Человек Раймунда видел, как ее похитили. Но ведь она была без парика. Он у меня. И совсе не похожа на ту, рыжую. Тогда за что?
Карина рассмеялась грустно. — Мне жаль вас и себя, дорогой советник. Здешние загадки не для нашего ума. Гораздо больше, чем мы можем понять…
С этим я удалился. Уверен, эта женщина не рассказала мне всего, что знает. Но с какой стати? У нее свой интерес. Достаточно того, что мы можем говорить доверительно о разных вещах.
__ __
Пришла пора еще раз допросить грека. Но Жискар медлит, я его не тороплю, каждый играет свою игру. Михаила отослали из города, я надеюсь, что он не втянет нас в новую беду. За этого человека я поручиться не могу, он следует на поводу у собственных страстей. Хорошая пара своему брату Франсуа, хоть природа их желаний совершенно различна.
Как ни странно, но выводы из моих наблюдений помогли сделать женщины — Карина и Миллисента. Я и раньше, наблюдая за своей Фреиной, мог бы задуматься над необычными свойствами женского ума. Он не предается отвлеченным рассуждениям, зато угадывает скрытый смысл поступков чувством и может отыскать правильный ответ там, где мы будем блуждать в туманных догадках.
Франсуа понемногу оправился и бродит под стенами города, не следует нарушать его одиночество. Он достаточно послужил всем нам. Я использовал время, чтобы еще раз побывать у Миллисенты. Благо, Жоффруа отправился вместе с королем громить приморские города. У него, увы, нет причин для ревности. А во всем остальном… он явно считает себя умнее остальных. Возможно, это так, но умные люди не выставляют свой ум напоказ.
— Мне кажется, Жискар недолюбливает вашего мужа. — Сказал я.
— Недолюбливает? — Миллисента попыталась рассмеяться, и лицо ее стало злым. — Он ненавидит Жоффруа.
— Вот как, я не знал.
— Ни один, ни другой не станут это показывать. Они росли вместе. Мой муж беспечен и тщеславен, хоть у него много достоинств. А Жискар… вы видите сами. Таким его сделало физическое несовершенство. Его боятся, той силы, которая спрятана в его горбу. У нас в это верят. Он считается здесь большим умником, потому что учился в Париже.
— В Париже?
— Да, там наставляют таких, как он. Жискар помчался одним из первых. Только учение не идет ему впрок. Он вообразил себя, буквально, апостолом, орудием мщения.
— Но что он за человек?
— Он одержим своими страстями. И готов искоренять порок. — Миллисента попыталась придать и себе грозный вид. — Мне кажется, он страдает сам и хочет заставить страдать других.
— Я слышал от Раймунда, когда они возвращались из Дамаска, Жоффруа едва не затеял ссору с Дю Бефом. А тут еще Жискар. Ваш муж — храбрый человек.
— И легкомысленный к тому же. — Добавила Миллисента.
— Некоторые дают обет, во избавление…
— Только не он, пока на свете есть хоть одна особа, готовая оценить его достоинства. А тут их полно, — Миллисента повела головой, — хоть бы наши фрейлины. Они славятся умением замаливать грехи.
— Я не хочу расспрашивать…
— Почему же? Вы ведь, дорогой советник, сгораете от любопытства. И поймите меня правильно, это лишь женская болтовня. К тому же мы — друзья, не правда ли? — Мы глянули друг другу в глаза.
— Если вы разрешили, тогда еще один вопрос. Мы с Жискаром допрашивали греческого купца. По его рассказу, он постоянно торговал с вашим домом.
— Разве мы забывали заплатить?
— Нет, нет. Мне кажется, Жискар подозревает, что некоторые товары могли быть использованы для совершения преступлений.
— Что вы имеете в виду?
— На базарной площади исчезают люди.
— И Жискар подозревает нас? Трудно вообразить что-нибудь глупей.
— Но полагаю, он считает именно так.
— Может считать, как угодно. — Миллисента встала. — Мы заплатили этому греку сполна, и если Жискар не вернет товар, мы найдем, как с ним разговаривать. Хочу предупредить, мне придется обратиться к вам, советник.
— Ко мне?
— Вы ведь участвуете в городских судах. Вы должны мне, хоть сейчас нет необходимости напоминать. Правда на нашей стороне, вам нужно только исполнить закон. Только и всего… — Помолчали. — Мне пора принимать ванну. — Сказала Миллисента суше, чем обычно. — А вам привет от вашего подопечного. Михаила. Мне докладывали, он доволен жизнью. Свежий воздух и крестьянская еда идут ему на пользу.
__ __
— Что станем делать? — Спросил меня Жискар. — Этот негодяй заслуживает смерти. Но это будет неверно. Мы должны показать грекам, что разгадали их козни. Я хочу хорошенько отхлестать его, а потом выдать. Они найдут, что с ним делать. Уверен, не станут тащить его до Константинополя. В горах так просто оступиться.
И мы отправились к послу. Великий притворщик не заставил нас ждать. — Разве вы не вместе с королем? Как жаль, он не расслышал добрых советов нашего Императора. Но мы желаем ему удачи. Прошу, найдите способ передать ему наши пожелания, как можно быстрее.
— Он оставил нас для проведения важного расследования. — Жискар был преисполнен подобающего почтения. — И просил известить вас о результатах. Ваш человек… Некто Аристид, владелец постоялого двора и трактира…
— Я не посещаю здешние трактиры….
— Он ссылается на ваших людей. Некоего Варсофония из Константинополя.
— Варсофоний — государственный человек. Он не станет портить свою репутацию знакомством с каким-то… как вы назвали… Аристидом…
— Мы всего лишь передаем слова, полученные при дознании этого Аристида. Они тщательно записаны, и мы приготовили для вас эту запись.
— Я не стану читать.
— Тогда позвольте изложить на словах. Два обвинения полностью доказаны. Человек, который захвачен нами, утверждает, что ваши люди подкупили его, чтобы устроить пожар.
— Пожар? Где это? Я ничего не знаю…
— По совпадению, это дом, где живут гости, прибывшие по приглашению короля…
— Чудовищная ложь…
— Мы хотим передать вам этого человека вместе с его признанием… Чтобы вы сами оценили степень его вины. Своими действиями он порочит братскую дружбу между нами и императором Алексеем. Кроме того, он подменил масло в храме. Это изложено подробно. Наши лампады горели хуже.
— Разве есть иное объяснение, кроме того, что было послано свыше?
— Увы, да. Вы сами убедитесь.
— Невероятно.
— Король поручил нам принять решение по этому делу. Потому мы здесь.
