Фалькенхайн, принявший от Мольтке оперативное командование, в свои 53 был моложе всех остальных командиров армий. Этот холодный, нелюдимый гвардеец был, в отличие от Людендорфа, симпатичен кайзеру. Смекалка и проницательность (он входил в число тех, кто с самого начала предсказывал, что война затянется) сочетались в нем с некоторой нерешительностью. Отдавая всего себя военному делу, он мало спал и часто совещался с командирами корпусов в предрассветные часы, а кроме того был человеком одиноким и крайне скрытным. Обладая куда большей твердостью духа, чем Мольтке, за последующие два года на посту главного немецкого военачальника Фалькенхайн проявил немалый талант. Однако и ему пришлось столкнуться с теми же неразрешимыми проблемами, что и предшественнику. Генерал Герхард Таппен, разработчик вторжения немецких войск во Францию, остался начальником оперативного отдела, а значит, о смене стратегии речь не шла. Поначалу Фалькенхайн отказывался считать вынужденное отступление на Марне непоправимым. Его непосредственной задачей было твердой рукой наладить взаимодействие между командирами армий – то есть исправить досадные просчеты Мольтке.
Отношения с Таппеном у него не сложились почти сразу. Новый начальник Генштаба выступал за отказ от доктрины большого охвата, намереваясь перебросить войска в Бельгию, чтобы обойти союзников с оголенного фланга, рядом с которым оставалось 300 км открытого пространства. Таппен же хотел возобновить атаку по центру, между Суассоном и Реймсом. Вскоре верх одержал начальник оперативного командования – отчасти потому, что для переброски войск через фронт не хватало железнодорожных линий: большинство из них шли с востока на запад, а не с севера на юг, тогда как на бельгийских железных дорогах царил хаос из-за постоянных диверсий. В результате немцы ограничились рядом атак – плохо спланированных, затратных и безуспешных.
Союзники тем временем пытались обратить победу на Марне в стратегический триумф, проведя в 40 км к северу от предыдущего плацдарма серию сражений длиной в месяц, которые вошли в историю как Битва на Эне. Неторопливая Эна протекает в долине, за которой круто вздымаются 100-метровые лесистые холмы. За холмами лежат поля, вдоль которых проходит дорога около 33 км длиной, известная как Шеман-де-Дам (Дамская дорога). Название свое она получила в честь дочерей Людовика XV Аделаиды и Виктории, которые ездили по ней в гости к графине Нарбоннской в Шато-де-ла-Бов.
В ходе наступления некоторые французы, если верить презрительному отзыву Эдуарда Кердеве, прихватывали «вульгарные трофеи с мертвых тел немцев, покрытых коростой крови и грязи… набивали мешки немецкими шинелями и шлемами, которые все равно не смогут носить». Однажды вечером в сентябре сержант из части Кердеве приволок вражеского солдата, пролежавшего пять дней под открытым небом с переломом бедра. «Мы содрогаемся от ужаса при мысли о муках этих раненых, которые не могут укрыться ни от дневной жары, ни от ночного холода, ни от дождя. Этот бедняга отдал спасителю свои медали, пуговицы и предлагал денег».
Восточнее лежали окружающие Реймс холмы и леса Аргонна, где сражалась 5-я армия Франше д’Эспере. Она продвигалась от Марны не быстрее британцев, однако ее медлительность оправдывали перенесенные в прошлом месяце испытания. Заняв Реймс, 5-я армия весь сентябрь и даже часть октября продолжала наступать – маленькими шагами, но с большими потерями. С 17 по 19 сентября немцы обстреливали город, серьезно повредив собор. Этот вандализм возмутил и растревожил французскую столицу: парижане уверились, что в случае попадания их города под обстрел немецкой артиллерии осквернены будут и Лувр, и Дом инвалидов, и Нотр-Дам, и другие сокровища. Вряд ли их страхи можно назвать необоснованными.
Всю вторую неделю сентября британцы продолжали медленно двигаться на север между армиями Манури и Франше д’Эспере под проливными дождями, почти не встречая сопротивления. «Как я и боялся, – писал Александр Джонстон 11 сентября, – мы дали немцам убраться почти без потерь. <…> Хотя на самом деле, конечно, должны были измотать противника как можно больше». Однако основная часть экспедиционных войск поддалась оптимистическому порыву. 13 сентября капитан Гарри Диллон из Оксфордширско-Букингемширского полка писал домой: «Все идет хорошо, с немцами, думаю, покончено. Вчера после ночевки под дождем мы с ними столкнулись. Попали под довольно сильный винтовочный огонь, но пострадавших нет, захватили 116 пленных, в том числе 5 офицеров. <…> Меня это предприятие никоим образом не утомляет, разве что долгими маршами, вечной сыростью, недосыпанием и т. д.»{668}.
Однако, когда британцы уже подходили к Эне, только что сформированная 7-я немецкая армия поспешила заполнить разрыв между Клюком и Бюловом. Часть подкреплений форсировали реку, закончив занимать позиции за несколько минут до прибытия британцев. 7-й резервный корпус немцев преодолел 65 км, чтобы опередить авангард сэра Джона Френча. 13 сентября начался месяц кровопролитных боев, в которых союзники пытались прорваться на Шеман-де-Дам. Войска Жоффра к северу и востоку от Реймса тоже вносили свою лепту, однако основное внимание сосредоточилось на операциях в британском секторе, поскольку предполагалось (возможно, ошибочно), что именно там сложились наиболее благоприятные возможности для прорыва немецкого фронта, если переправиться через реку, взять гряду и двинуться по лежащей за ней открытой местности. «Оглядываясь назад, – писал Луис Спирс, – я исполняюсь глубочайшей благодарности за то, что никто из смотревших на другой берег Эны… не имел ни малейшего представления о том, что их там ждет. У них не вставали перед глазами страшные картины утонувших в грязи траншей… и долгие годы мытарств»{669}.
Первая переправа британцев прошла наиболее успешно. Вечером 12 сентября 11-я пехотная бригада расквартировалась в Сетмоне, утомленная 24-километровым переходом и промокшая до нитки под нескончаемым дождем. Однако отдохнуть удалось лишь два часа – потом всех подняли, велели натянуть задубевшую, мокрую амуницию и погнали дальше. Как выяснил командир бригады Элмер Хантер-Вестон, немцы не сумели толком разрушить мост через Эну у Венизеля, в нескольких километрах дальше по маршруту. Пролет треснул, но не раскололся, и разведгруппа доложила, что, соблюдая осторожность, по нему можно пройти.
Хантер-Вестон с настойчивостью, нетипичной для командиров экспедиционных войск той осенью, требовал, чтобы бригада переправилась немедленно, воспользовавшись темнотой. Штабной офицер Лайонел Теннисон отзывался о командире бригады так: «Как человек он мне – и остальным – не особенно нравится. Много суетится, склонен терять голову и не отличается компетентностью»{670}. Однако той ночью у Эны Хантер-Вестон в кои-то веки сработал оперативно. В 2 часа ночи колонной по одному с 5-метровыми интервалами пехота начала осторожно перебираться через шаткое сооружение, ориентируясь лишь на прикрытый колпаком фонарь на восточном берегу. Поврежденные металлические опоры моста шатались и тряслись под неуверенными шагами солдат, ступавших в 20 м над водой. Через час батальоны уже хлюпали по заливным лугам у подножия гряды на северном берегу. Солдаты не ели целые сутки, продрогли и промокли насквозь – по-настоящему непромокаемой одежды в британских экспедиционных войсках не было ни у кого. Однако, поскольку до рассвета оставалось меньше трех часов, Хантер-Вестон снова проявил железную волю, настояв, чтобы изможденная пехота выбралась на возвышенность. И его упорство было вознаграждено: на рассвете сомерсетсцы, гэмпширцы и стрелковая бригада застали врасплох немецкие караулы, которые со всех ног кинулись к своим.
Новоприбывшие части окопались на бровке гряды. И пусть выше по склону над ними нависали укрепленные немецкие позиции, по крайней мере они перебрались на противоположный берег. Официальная британская история отпускает едкий комментарий: «Если бы другие дивизии проявили такую же расторопность – и им не пришлось столько маршировать накануне, – сражение 13 сентября могло бы закончиться совсем по-другому». Другими словами, остальные части экспедиционных войск подходили к Эне так же неторопливо, как отходили от Марны, не предпринимая серьезных попыток перебраться на другой берег до рассвета 13 сентября, когда на десятке переправ завязались бои. Немцы расположили за гребнем гряды внушительную батарею тяжелых орудий и мортир. Их наблюдатели с вершины видели каждое движение британцев и поливали долину огнем. Британский артиллерийский офицер свидетельствовал печально: «Наступление продвигалось слишком медленно, позволив немцам подготовить укрепленные оборонительные позиции… с которых нам их выбить не удалось»{671}.
