11 сентября Мольтке выехал вместе с Таппеном из люксембургского штаба и отправился наносить личные визиты военачальникам. Существенную роль сыграла его встреча с Гаузеном в штабе 3-й армии. Оттуда он позвонил Бюлову и сообщил, что дела плохи: сам Гаузен болен, его армия потеряла 15 000 человек за первые 10 дней сентября, а оставшийся личный состав измотан. Французы наступают настолько стремительно, что грозят обойти 3-ю армию с флангов. Герцог Альбрехт, сражавшийся по левую руку от Гаузена, требовал подмоги, которую саксонец чувствовал себя обязанным предоставить.
Лайонел Теннисон из экспедиционных войск писал в дневнике о слухах, «будто русские идут нам на помощь через Англию, но звучит это неправдоподобно»{652}. Как ни поразительно, Мольтке тоже поверил этим байкам, и они его растревожили. Он всегда опасался высадки британского десанта в Шлезвиг-Гольштейне. В Бельгии докладывали о десанте британских войск за линией фронта. На самом же деле четыре батальона, высадившиеся в Остенде, почти сразу же вернулись на корабли, оставив позади гору лошадиных трупов – за неимением транспорта для эвакуации несчастных животных их попросту пристреливали. Но Мольтке об истинном положении дел еще не знал. Риском (и без того нежелательным) он был уже сыт по горло. Он намеревался перебросить в Бельгию 10 дивизий с французского фронта и продолжать общее отступление на западе.
Генерал Карл Эйнем в тот день ехал в 3-ю армию, чтобы сменить занемогшего Гаузена. Проезжая через Реймс, он случайно встретил Мольтке, которого нашел «совершенно сломленным». Услышав, как начальник Генштаба причитает «Боже, как могло такое случиться?!», Эйнем взорвался: «Кому это знать, как не вам? Как вы могли засесть в Люксембурге и полностью выпустить бразды правления из рук?»{653} Мольтке слабо запротестовал, что не мог тащить кайзера через пол-Франции вслед за армией. Эйнем ответил: «Если ваш двоюродный дед мог притащить короля… в Седан, то и вам с кайзером не грех было бы подобраться поближе к фронту, чтобы держать ситуацию в своих руках».
Дальнейшие события нельзя назвать беспорядочным бегством. Немецкие армии отступили на восток, оставляя за собой десятки разоренных французских городов и деревень, чем приводили в ужас и негодование наступающие войска Жоффра. Однако поток военнопленных и трофейных орудий на союзников не обрушился. Немцы быстро наметили позиции, на которых можно будет закрепиться и дать бой – на высотах позади Эны, куда уже отправили саперов, чтобы начинали окапываться. К вечеру 13 сентября кризис, угрожавший армиям Клюка и Бюлова, спал: они благополучно переправились обратно за реку, заняв гряду вдоль Шеман-де-Дам. Франше д’Эспере 14 сентября не послушался Жоффра, требовавшего гнать войска вперед, заявив: «Впереди нас ждет не арьергард, а организованная оборона». Союзники, особенно британцы, вели преследование невыносимо медленно. Боеприпасы у французов были на исходе, войска слишком устали и слишком много вынесли, чтобы двигаться со скоростью, необходимой для того, чтобы превратить триумф Франции в разгром Германии.
Однако пик наступления Мольтке на западе уже прошел. «La bataille de la Marne s’achève une victoire incontestable»[22], – объявил Жоффр. Начальник кайзеровского военного кабинета генерал Мориц Линкер придерживался того же мнения: «В общем и целом нужно признать, что вся [наша] операция… полностью провалилась. <…> Мольтке совершенно раздавлен случившимся, у него не выдерживают нервы». Один из штабных офицеров писал: «Генерал открыто демонстрировал нервозность, без конца расхаживая туда-сюда по комнате и со свистом выдыхая сквозь стиснутые зубы. <…> Складывалось мнение, что генерал фон Мольтке физически не справляется с поставленной перед ним грандиозной задачей и предоставил начальникам отделов полную свободу действий»{654}. 14 сентября Линкер сообщил кайзеру, что Мольтке нужно убирать. Начальник Генштаба стал первым из 33 смещенных немецких генералов, хотя его отставку несколько месяцев держали в тайне. Немногие из современников ему сочувствовали, и тем более он не заслуживает сочувствия истории. Мольтке, как никто другой, способствовал развязыванию общеевропейской войны, но, добившись своего, проявил полную неспособность командовать войсками. Он умер в 1916 году в возрасте 68 лет.
Несмотря на то, что прямое вмешательство кайзера в ход военных действий не допускалось, до конца 1916 года он обладал одним важным правом – назначать и увольнять начальника Генерального штаба. В сентябре 1914 кайзер посадил за руль немецкой военной машины своего протеже, прусского военного министра Эриха фон Фалькенхайна. Принимая командование, Фалькенхайн высказался лаконично: «План Шлиффена себя исчерпал, а с ним и разум Мольтке». В этот критический момент немецкие власти предпочитали перекладывать вину за отдельные провалы на плечи конкретных лиц, вместо того чтобы признать: вся государственная военная доктрина, уверенно приведенная в действие каких-нибудь два месяца назад, обернулась катастрофой для их собственной страны и для всего мира. Историк Хью Строн пишет: «Армия винила Клюка за то, что он, ослушавшись приказов, создал разрыв [между собственными войсками и армией Бюлова]; Бюлова – за то, что первым решил отступать; Хентша – за то, что приказал то же самое 1-й армии; Гаузена и кронпринца Рупрехта – за то, что не сумели прорваться и спасти положение, а Мольтке – за то, что не показал себя настоящим полководцем»{655}.
Вечность назад, 24 августа, администрация одной из школ в провинции Ганновер ввела обычай, который затем переняли по всей Германии. После вестей о крупной победе на суше или на море учителя читали детям патриотическое наставление, а затем распускали по домам на выходной{656}. Для проигранных битв никакого обычая пока не выработалось. Немецкие власти предпочли делать вид, будто ничего не случилось. Они ничего не сообщили своим австрийским союзникам о событиях на Марне, они обманывали и собственный народ, хотя тот не особенно верил. Вопреки мощной пропаганде в газетах, уверяющей, что немецкие войска сохранили стратегические позиции, мыслящие люди понимали: стране нанесено крупное поражение. Анна Треплин писала мужу на фронт: «Мы точно знаем, что вы отступили на огромное расстояние»{657}.
Гертруда Шадла мучилась в ожидании новостей от троих братьев, сражавшихся теперь в Бельгии. Ее тревожило, какими они придут с войны: «Какой отпечаток оставит увиденное на поле битвы в сердцах тех, кто вернется?» Наконец 13 сентября она получила письмо от самого младшего брата, Готфрида, которого в семье звали Фридель. Письмо, как он безжалостно признавался, было написано на листке блокнота из ранца погибшего француза, и молодой человек сам с трудом понимал, как уцелел, ежедневно «проходя через сотню опасностей»: «Ты не представляешь, как страшен бешеный артиллерийский огонь, можно только неподвижно лежать и молиться»{658}.
Решение отступать к Эне до сих пор вызывает много споров. Одни историки (не обязательно немцы) считают, что нервный срыв Мольтке и почти мимоходом сделанная Хентшем Клюку и Бюлову отмашка к отступлению отняла у кайзера победу, до которой было рукой подать, и что немцы сохранили преимущество на Марнском фронте, однако командованию не хватило решимости и единодушия им воспользоваться. Маловероятно, что когда-нибудь поднимется завеса тайны над важными подробностями, повлиявшими на решения, принятые Германией 8–12 сентября. Хотя некоторые немецкие части явно одерживали верх над французами, и Фош, и Манури находились буквально в шаге от поражения.
Однако подавляющее большинство источников свидетельствует, что французы сумели упорными боями остановить немцев. Некоторые части армии Клюка промаршировали 600 км с 17 августа по 12 сентября и сражались девять дней без передышки. Клюк и Бюлов заняли невыгодные позиции, и их теснила мощная и хорошо организованная 5-я армия Франше д’Эспере. Жоффр своей железной рукой добился численного превосходства над правым флангом немцев, которым его подчиненные умело воспользовались. Французские армии, сражавшиеся южнее, разыграли свою партию с честью, удержав фронт под жестоким натиском противника, пока северные войска отвоевывали победу.
Последним просчетом немцев в начале сентября была ночная штыковая атака 10-го, предпринятая почти сотней тысяч резервистов 5-й армии кронпринца у Во-Мари к северу от Сент-Мену. Сперва Мольтке дал согласие на эту операцию, затем – обеспокоенный числом потерь среди осаждающих Нанси – пошел на попятный. Тогда Вильгельм пригрозил начальнику Генштаба пожаловаться своему отцу-кайзеру, и Мольтке пришлось санкционировать атаку. Она обернулась катастрофой. Атакующим не удалось прорваться, и французская артиллерия – «черные мясники» – безжалостно перемолола плотные ряды пехоты. В 7:45 французы пошли в контрнаступление, отбросив рассыпавшихся, паникующих немцев назад. Некоторые части потеряли до 40 % офицерского состава. Вечером генерал Морис Саррай доложил Жоффру односложно: «Положение удовлетворительное». Выше много говорилось о трагических просчетах французов в первые недели войны, однако немцы ненамного от них отстали, о чем свидетельствовала и эта атака. Нелестно характеризует немецкое командование и то, что кронпринц Вильгельм, бодрясь, заверял Мольтке, будто операция 10 сентября «прошла успешно».
