История подошла к концу. Укатонен сел на место, вид у него был усталый и измученный. Моуки подал ему большой кусок сотов, Джуна потянулась за своим компьютером. Ее так захватило представление, что она начисто забыла включить запись. Странно, но какая-то часть ее души была рада тому, что члены экспедиции никогда не увидят ее. Память об этом кворбирри будет безраздельно принадлежать ей одной.
Джуна обратилась к данным экспедиции, касающимся геологической истории планеты. Последний ледниковый период здесь имел место 25 тысяч лет назад. Ее стрекательные железы опять напряглись, когда она поняла, какой возраст имеет это кворбирри.
— У тенду очень долгая память, — сказала она Укатонену. — Согласно тому, что мой народ узнал о твоем мире, последняя стена льда была много тысяч лет назад. Если кворбирри говорит об этом событии, то она во много раз старше любых устных сказаний моего народа.
— Это кворбирри относится не к последнему Великому Холоду, — ответил Укатонен. — Оно гораздо старше. Оно помогло нам пережить вот уже четыре Великих Холода.
И снова напряглись стрекательные железы на спине Джуны. Она снова взялась за геологическую историю планеты. Если данные верны, то представлению Укатонена более 100 тысяч лет! Даже если предположить, что исследователи переоценили продолжительность межледниковых эпох, то все равно услышанная ею история, соотнесенная с историей человечества, была древнее всего, что пока раскрыли раскопки на Земле. Она древнее тех времен, когда исчезли неандертальцы, подсчитала Джуна, просматривая материалы по истории человечества. Джуна вздрогнула, сложила компьютер. Она была поражена тем, что только что узнала.
— А откуда вам известно, когда был наш последний Великий Холод? — спросил Укатонен. — Твои люди появились тут только в прошлом году. Как они узнали о том, что было задолго до их появления в нашем мире?
— Они отправились на север так далеко, как только можно было проникнуть в Холодные Страны, и врубились в… — Джуна поискала замену слову «льды», — в Снежные горы (это был, пожалуй, наилучший эквивалент, подумала она). В Снежных горах снег летом не тает, но каждый год на них ложится новый слой снега. Каждый слой равен одному году. Мы изучили слои и теперь можем сказать, какой толщины слой образовался в тот или иной год.
Укатонен обдумал сказанное.
— Твой народ очень умен, хотя и совсем молод, — сказал он. — Есть многое, чему мы могли бы научить друг друга.
На протяжении двух месяцев они все шли и шли, по пути посетив три разных сообщества энкаров. Джуна отвечала на их вопросы, описывала Землю, учила стандартному алфавиту и началам стандартного языка. На каждом сборище они оставались лишь несколько дней, но, как и раньше, вокруг них складывались группы энкаров, провожавшие их к следующему месту назначения. Многие энкары скоро приобрели знания, достаточные, чтобы вести неслышные беседы на стандартном языке кожи. Джуна передала им большую часть своих занятий с «начинающими», а сама сосредоточилась на обучении самых способных и «продвинутых» учеников.
Наконец пришло время возвращаться в Нармолом. Они, однако, не очень торопились, несмотря на то, что брачный сезон давно миновал. Никому не хотелось торопить разрыв связей между Анито и деревней. Когда они подошли к «деревенскому» дереву на, навстречу им вышла Нинто. Она была вежлива и даже сказала, что рада их видеть, но цвет кожи у нее был похоронный.
— Анито в лесу. Она распределяет своих последних нейри по своим деревьям на, — сказала Нинто. — Вернется к вечеру. Она уже показала Яхи все, что ему надо знать, чтобы заменить ее. Мы будем готовы выйти уже завтра утром, если нужно.
— Нет, я хочу, чтобы у вас был настоящий прощальный пир, — ответил Укатонен. — Пяти дней вам должно хватить.
— Как скажешь, эн, — отозвалась Нинто. — Я пойду к Миато и скажу ему, что мы скоро уходим.
Анито вернулась в деревню с корзиной свежепойманной рыбы. Она встретилась с Нинто, и цвет кожи тарины дал ей понять, что произошло в ее отсутствие.
— Он пришел за мной, — сказала она, становясь серой от горя.
Нинто погладила ее по плечу.
— Он пришел за нами обеими, Анито. Я свою тарину не отпущу одну.
— Хотела бы я, чтобы ты изменила свое намерение, — ответила Анито. — Тебе вовсе не нужно уходить!
Нинто покачала головой и рябью выразила несогласие.
— Баха готов, и я готова. Хотя и буду тосковать по Нармолому. — Ее трагическая окраска еще больше потемнела, и она отвернулась. — И все же это куда лучше смерти. Возможно, что с моей стороны эгоистично хотеть продолжать жить, но я и в самом деле люблю жизнь. Я никогда не могла понять тех, кто скорее готов умереть, чем покинуть Нармолом. Даже нашего ситика. Из него вышел бы замечательный энкар, если б у него хватило мужества.
— Илто не был трусом, — взорвалась Анито, в своем стремлении защитить память ситика даже забыв о необходимости не называть его имени.
— Конечно, не был. Он был очень смел, но он боялся продолжать жить, если это было связано с уходом из деревни. И это было нечто гораздо большее, чем страх. Он просто хотел остаться здесь, быть похороненным здесь с семенем дерева на в животе, остаться частью Нармолома навечно. Если б дело было в обыкновенном страхе, Илто стал бы энкаром. Он сделал то, что хотел, ну а я делаю то, чего хочу я. Единственно, чего я не желаю, так это того, чтобы уходила и ты.
— Нет смысла говорить об этом. Такова моя судьба — покинуть Нармолом задолго до того, как это должно было бы произойти естественным путем. И мне нужно только одно — принести как можно больше пользы.
Нинто погладила ее плечо, и обе повернули в сторону дома. Пять дней кипела деревня, готовясь к прощальному пиру. Тинки отчищали блюда. Бейми и взрослые длинной вереницей выходили из дупла, неся огромные корзины всяких яств. Все кладовые перерыли в поисках консервированных деликатесов.
Анито сплела из прутьев гроб. Поскольку она покидала Нармолом навсегда, в жертву, чтобы заменить ее, должны были принести тинку. Хорошо еще, думала она, что это будет дикий тинка из леса, а не деревенский. Она старалась не думать о Моуки, но память о его отчаянной борьбе за право следовать за ними не покидала Анито ни на минуту.
— Болячки на голову этого бейми, — бормотала она, отбросив в сторону гроб и без устали меряя шагами комнату. — Если б не он, я бы о тинке и не подумала! — Она схватила свою сумку для сборов и бросилась в лес. Она мчалась сквозь листву, перепрыгивала с ветки на ветку, стремясь убежать от мыслей о Моуки, лежащем в гробу, который она сплела. Моуки уже давно был бейми, жертвоприношение ему не угрожало, но все равно какой-то тинка будет убит, чтобы занять ее место в традиционном гробу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
