Вновь были тщательно проверены и учтены все запасы. Продовольствием мы были обеспечены сравнительно неплохо, хотя весьма остро ощущался недостаток в свежих продуктах.
У нас оставалось свыше тонны сливочного масла, 3344 банки консервов - мясных, рыбных и овощных, бочка засахаренных лимонов, больше 1000 банок консервированного молока, сравнительно большое количество муки, риса, галет, чая, папирос.
Несмотря на продолжительное хранение при резких переменах температуры, сгущенное молоко Сухонского завода, консервированная говядина Ростовского завода «Смычка», яичный порошок Воронежского завода имени Красина, свиные консервы Симферопольского завода «Серп и молот», сливочное масло северного треста «Главмолокопрома» и многие другие продукты, фабричной марки которых мы, к сожалению, не знаем, полностью сохранили свою питательность и вкусовые качества.
Совершенно неожиданно при проверке шлюпок Буторин обнаружил драгоценный клад: видимо, еще в дни первой зимовки кто-то сунул под брезент три ящика с консервированным зеленым горошком - 180 банок! Тут же лежали банки с консервированными почками-сотэ. Эти деликатесы пришлись весьма кстати - разнообразие нашего стола увеличилось. Консервированный зеленый горошек до конца дрейфа выдавался без нормы. Как и другие продукты, он сохранился вполне удовлетворительно. Только квашеная капуста плохо выдержала превратности длительного дрейфа, и 27 августа пришлось забраковать две бочки ее, общим весом около 200 килограммов. Забраковал доктор и треску, издававшую не совсем приятный душок. Но наши поморы, заядлые любители «трещочки», были явно недовольны этим решением и довольно долго пользовались втихомолку запретным продуктом, пока разгневанный Соболевский не утопил в проруби остатки злополучной трески...
При планировании расхода всех продовольственных запасов мы могли считаться только с одним примером - с дрейфом «Фрама». «Фрам» находился во льдах почти три года. Правда, мы дрейфовали быстрее, чем он. Но кто мог поручиться, что этой зимой дрейф не замедлится и «Седова» не отнесет в сторону?
И, осторожности ради, мы решили рассчитывать расход запасов, ориентируясь исключительно на сроки «Фрама». После двухлетнего пребывания во льдах растянуть остатки продовольствия еще на год было довольно трудно. Но все же нам удалось выработать такие нормы, которые обеспечивали снабжение экипажа основными видами продовольствия до сентября 1940 года включительно. (До 1 марта мы располагали вполне нормальным пайком, а в дальнейшем из нашего обихода должны были выпасть такие продукты, как сухие овощи, вермишель, макароны и ряд других. Зато сливочного масла, мясных консервов, сгущенного молока, какао, чая, сахара, муки и тому подобных основных продуктов хватило бы с избытком до 1 сентября.)
Особое внимание было обращено на планирование научных работ. Сколько раз мы с сожалением вспоминали при этом о бесценных богатствах, оставшихся на острове Рудольфа! Там были точнейшие термометры, столь необходимые нам для производства гидрологических наблюдений, баллоны с так называемой нормальной водой, без которой мы не могли вести определения солености добытых проб океанской воды, целлулоидные трубки с колпачками для проб донного грунта, шарики для вертушек и многие другие предметы оборудования.
Особенно важно было в этот период поставить возможно более широко гидрологические исследования. Мы могли бы организовать регулярные суточные гидрологические станции, чтобы с исчерпывающей точностью выяснить колебания температур и солености на различных горизонтах. Это помогло бы уточнить решение вопроса о характере сточного течения, прослеженного папанинцами.
Но мы не обладали достаточным количеством надежных термометров. Крупный ущерб нашему и без того весьма бедному гидрологическому хозяйству нанесла случившаяся летом авария: при обрыве троса три батометра с самыми лучшими термометрами ушли на дно. После этого наша кустарная лаборатория (основным оборудованием которой были стеариновая свеча и ведро со снегом), ремонтировавшая старые, вышедшие из строя термометры, заработала с удвоенной силой, и мы несколько пополнили свои запасы, но полностью наверстать утраченное так и не удалось.
Недостаток научного оборудования ощущался и на других участках наших наблюдений. Все же мы старались по мере возможности организовать работу так, чтобы и в третью зимовку дать науке максимум.
* * *
В разгаре приготовлений к этой зимовке мы проникли дальше, чем когда бы то ни было, на север. Находясь в непосредственной близости от полюса, мы сделали целый ряд крайне ценных наблюдений, И на первое тесто среди них, бесспорно, следует поставить неожиданное открытие больших океанических глубин, превышающих 5 километров.
Глубоководные измерения, невзирая на четыре обрыва троса, проводили с методической точностью. Надо сказать, что эти измерения стали своеобразным делом чести всего коллектива. На судне не было ни одного человека, который так или иначе не участвовал бы в подготовке и проведении каждого промера. Даже Мегер внес небольшое усовершенствование, которое тут же было принято и осуществлено: пеньковый коней лотлиня обладал излишней плавучестью, и Мегер предложил вплести в него проволочную нить. Польза от этого была двойная: пеньковый конец терял плавучесть и становился прочнее и надежнее. Предложение было принято, и Мегер вдвоем с Гетманом быстро сплели новый комбинированный конец, который прекрасно нам послужил.
Астрономические координаты каждого промера определялась с большой тщательностью. Обычно во время наблюдения Виктор Буйницкий брал одну за другой три линии Сомнера, причем одну из них он брал в тот момент, когда лот касался грунта. Поскольку же нам удалось сконструировать устройство, обеспечивающее точную регистрацию момента касания грунта, результаты наших определении глубины можно считать практически абсолютно точными.
Летом мы измеряли глубину приблизительно раз в декаду, стараясь производить промеры через каждые 20-25 миль пройденного пути.
Уже летние измерения показали, что «Седов» дрейфует над глубинами, значительно превышающими 4 километра, в то время как измеренные «Фрамом» глубины Ледовитого океана не превышают 3860 метров. Когда мы продвинулись в самые высокие широты, измерения показали еще более интересную картину:
Дата
Широта северная
Долгота восточная
Глубина
28 августа
86°38',0
50°04'
4037 метров
31 августа
86°37',0
45°05'
Выпущено 4 662 метра троса, лот дна не достиг
1 сентября
86°36',0
44°48'
4 949 метров
10 сентября
86°26',5
39°25'
Выпущено 5 180 метров троса, лот дна не достиг
11сентября
86°23',5
33°35'
4 977 метров
Измерение таких больших глубин было настоящим испытанием для нас, - со своим кустарным снаряжением мы рисковали остаться вовсе без троса, который мог не выдержать натяжения и липнуть. Приходилось прибегать ко всяческим ухищрениям: на конец линя наращивали тонкую легкую проволочку, которую когда-то готовили для воздушного змея; вместо гирь брали старые колосники весом в 20 килограммов, травили трос очень медленно.
Добытые таким путем сведения дают основание предполагать, что к северу от линии вашего дрейфа находится бассейн с глубинами, значительно превышающими 5000 метров. Границы этого бассейна, видимо, простираются по ту сторону Северного Полюса, к американским берегам. (Сам полюс, как показали измерения станции «Северный полюс», находится вне этого глубоководного бассейна, и глубина океана там меньше 5 километров.) Надо полагать, что глубина в 5180 метров, измеренная нами, не является самой большой в Северном Ледовитом океане. Как показали наши исследования, ложе его очень неровно. В некоторых случаях уклон дна превышал 6 градусов. Поэтому в неисследованных до сих пор районах Центральной Арктики возможно открытие весьма глубоких океанических впадин…
Третья зима во льдах
«Седов» пересек государственную границу СССР И вышел в район арктических владений Норвегии 28 сентября. В этот день мы находились на широте 85°32',6 и долготе 31°33'. За какой-нибудь месяц мы спустились к юго-западу примерно на 80 миль. Заканчивал приготовления к зимовке, наш коллектив на ходу перестраивал свой режим, приспосабливаясь к обстановке начавшейся полярной ночи.
Медицинское обследование экипажа, произведенное Соболевским, показывало, что длительное пребывание в дрейфе оставило все же некоторый след на физическом состоянии людей. В поданном мне рапорте судовой врач писал:
«1. Ефремов, Андрей Георгиевич. Функциональное расстройство сердечной деятельности, неврастения, малокровие, понижение жизненного тонуса, усугубляющееся длительным нахождением в условиях дрейфе. По сравнению с данными медосмотре в декабре 1938 года наблюдается раздражительность, частая смена настроения, учащенное сердцебиение (периодически), быстрая утомляемость. Периодически лечится амбулаторно.
