Две тысячи студентов поставили под начало Оскола Тихомирова — старого, опытного сотника из княжеской дружины, и он прибыл в университет к полудню, собрав профессоров, которые пойдут с ополчением. В отличие от мальчишек, у взрослых мужчин в сундуках лежали доспехи и оружие, им не надо было бегать по оружейным лавкам и кузницам.
Млада назначили сотником над частью студентов естественного факультета — дело для него было новым, в бой он ходил всего несколько раз, мальчишкой, и ответственность слегка его пугала.
Тихомиров смотрел на профессоров, и с каждой минутой на его лице все отчетливей проступала досада и жалость — он первым убедился в правдивости слов ректора: это не то ополчение, что воюет сейчас под Москвой. И начал дружинник со снаряжения, терпеливо и подробно рассказывая будущим командирам, как проверить готовность ребят к походу, как быстро поставить лагерь в поле, на снегу, как расставлять дозорных и костровых, что делать с натертыми ногами и отмороженными пальцами.
Млад вернулся домой поздно, пропустив ужин, но ни Ширяя, ни Добробоя не застал. Зато его ждала Дана, и, по всей видимости, ждала долго: самовар остыл, а она сидела с догорающей свечой за столом, подперев щеку ладонью, и шевельнулась только тогда, когда Млад хлопнул дверью.
— Я устала кипятить самовар… — недовольно и невозмутимо сказала она, но голос ее дрогнул, — и ужин остыл.
— Прости, — Млад сел рядом, — я не знал, что ты меня ждешь. Но я не мог раньше…
— Ты… ты уходишь с ними? — спросила она, слегка запнувшись.
Младу и в голову не приходило, что он может не пойти в ополчение.
— Конечно. Как же…
— Мне рассказали, о чем говорили на вече. Младик, это правда, что вы идете на смерть? Или ректор преувеличил?
— Я не знаю… — сказал он, но вовремя одумался, — конечно, он преувеличил. Не так это страшно, поверь мне. Я пробовал.
— И ты считаешь, это правильно? Послать вас на смерть?
— Дана… понимаешь… Вот сейчас я полностью согласен с Родомилом: это война. И кто-то должен взять на себя право распоряжаться чужими жизнями. Если мы начнем думать о себе, если я сейчас начну жалеть студентов, которые идут со мной — за то, что они такие юные, за то, что они ничего не умеют, и погибнут первыми — мы же ничего не добьемся. Думать и делать что-то надо было раньше, когда ополчение уходило из Новгорода. А сейчас — жалеть их поздно. Я не хочу показаться жестоким, но в следующем году в университет придут новые студенты, а через двадцать лет подрастут новые воины. Если, конечно, мы не сдадим нашу землю врагу, понимаешь? Мужчины должны умирать на войне, так же как женщины должны рожать детей. Это наше высшее предназначение. Недаром смерть в бою всегда считалась лучшей долей.
— Младик, оставь… я не хочу этого слышать, — оборвала его Дана, — я никогда не пойму стремления мужчины умереть, пусть даже и в бою, пусть даже и за Родину. Я надеюсь, ты не собираешься умирать?
— Как придется… — Млад пожал плечами, — я не боюсь. Но у шамана очень сильна воля к жизни, поверь. И так просто я не дамся!
Он улыбнулся и хотел ее обнять, но она отстранилась и поднялась.
— Мне вовсе не до шуток! Мне не нравится, когда ты так шутишь, и когда ты говоришь о том, что в следующем году придут новые студенты! В этом есть что-то чудовищное. Словно человеческая жизнь ничего не стоит!
— Дана, человеческая жизнь, конечно, стоит дорого, но твоя жизнь в несколько раз дороже моей. Потому что я не могу рожать сыновей. И над человеческой жизнью есть много других вещей, которые стоят еще дороже — наша вера, наша независимость, наша земля, наши боги.
— Нашим богам наплевать на нас! Почему ты должен защищать их, если они не могут защитить тебя?
— Это не так. Им вовсе на нас не плевать, они просто не вмешиваются в наши дела, и это очень хорошо, иначе бы люди оставались немощными младенцами, которые самостоятельно не могут ступить ни шагу. И они помогают нам, когда считают нужным. Только глупо надеяться на богов и ждать от неба чудес! Чудес не бывает! И ополчение, ушедшее в Москву, не прилетит сюда на облаке в одночасье! Не боги отправляли его из Новгорода, не богам его и возвращать! Мы все, все, понимаешь, должны отвечать за решение веча! Мы своими руками оставили Новгород без защиты, так какое мы имеем право требовать от богов помощи?
— Младик, ты, насколько я помню, ополчения в Москву не отправлял. Ты сделал все, что мог, чтобы оно осталось здесь. И о чем ты теперь мне говоришь?
— В том-то и дело: я сделал все, что мог, а не то, что должен. А я должен был остановить его.
— Чернота Свиблов умирать не пойдет, — Дана сжала губы, — и его серебро останется при нем, даже если немцы возьмут Новгород.
— Мне нет дела до совести Черноты Свиблова. Я виноват в том, что позволил ему говорить со степени, и Новгород виноват. За это мы и расплатимся.
Они еще спорили о войне, и о человеческой жизни, когда в дом ввалились шаманята: усталые и очень довольные собой, с грудой железа в руках.
— Млад Мстиславич! Смотри, сколько мы всего раздобыли! Там еще есть, на санках — в руках не унести было, — Ширяй с грохотом вывалил на пол свое снаряжение, Добробой сделал то же самое и пошел за следующей партией.
— Ну, и как ты в поход все это за собой потащишь, если из Новгорода до университета донести не смог? — улыбнулась Дана.
— Как-как… — Ширяй задумался и промолчал.
— Не смейся над ним, — Млад поднялся навстречу шаманятам, — а вас что, кто-то берет в ополчение?
Он спросил это просто так, отлично понимая, что на этот раз не удержит их дома. Не имеет права держать.
— Млад Мстиславич, это не честно. Мы, между прочим, пересотворение прошли, и сами можем решать.
— В мою сотню пойдете, и всегда рядом со мной будете, как самые желторотые… — он скрипнул зубами, — отроками, так сказать.
— Ты — сотник? — глаза Ширяя загорелись.
В дом зашел Добробой и вывалил на пол два довольно приличных каплевидных щита, стеганки, кожаные оплечники, спутанные между собой ремни и поясные сумки.
— Показывайте, что раздобыли, — вздохнул Млад.
Дана поднялась зажечь свечи, Добробой, не успев раздеться, кинулся ей помогать.
— Пока Добробою кольчугу искали, мне уже не хватило, — ответил Ширяй, — но я завтра пойду опять, говорят, еще должны привезти из деревень.
— Погоди-ка, — Млад подошел к сундуку, в котором хранил шаманское облачение, — сейчас… поищем.
Ему доспехи достались от деда, а меч он позднее купил сам. Давно, будучи студентом — хотел быть как все, взрослым мужчиной, держащим в сундуке оружие. Но, кроме дедовой кольчуги, была у него и еще одна, доставшаяся ему на войне с татарами, только он из нее когда-то вырос. Он вытащил ее на свет, с трудом поднял перед собой, осматривая со всех сторон и велел Ширяю примерить. Дана подошла к Младу, с любопытством заглянула в сундук и попыталась поднять дедову кольчугу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
