На степени впереди всех стоял Чернота Свиблов — в отсутствие посадника Совет господ доверял председательство ему. Вече началось, по-видимому, недавно, судя по его речи.
— Отделение Пскова было плевком в лицо новгородцам! Когда о помощи просили мы, Псков без зазрения совести указал нам путь! Псков закрыл дорогу ганзейским купцам, Псков не желал говорить с нами и гордо воротил нос от наших предложений! Так пусть теперь попробует жить без нас! Пусть на своей шкуре поймет, зачем ему нужен Новгород! Почему мы должны бросить свои последние силы ему на выручку?
Его поддержали, и поддержали многие: не столько бояре, сколько купцы и ремесленники — по ним снаряжение ополчения ударило бы сильней всего. Ушедшие под Москву люди имели свое оружие и доспехи — они бывали на войне. Желторотых студентов и тех, кто еще остался в Новгородской земле, надо было одеть с ног до головы и вооружить. И если Новгород наскребет еще десять-двенадцать тысяч человек, то половина из них не будет иметь даже топоров, а вместо копий достанет из сараев рогатины, с которыми их деды ходили на медведей.
— Потому что через месяц немцы будут здесь! — гаркнул кто-то снизу.
— Мы не знаем планов Ливонского ордена! Не исключено, они решили воспользоваться нашей ссорой с Псковом, и забрать его земли себе!
— Конечно, решили воспользоваться! И его земли забрать, и наши! — крикнул тот же голос, и ему ответил зычный хохот под самой степенью.
С места вскочил юный князь, поднимая руку, и площадь взревела, призывая его говорить. Свиблов снисходительно махнул рукой и отошел на шаг, уступая место воеводе Новгорода.
— Мы не можем не поддержать Псков! Нас разобьют поодиночке! Мы должны сдержать натиск врага хотя бы на месяц, пока не вернется наше ополчение, пока Русь не соберет войска, которое сможет достойно ответить немцам!
Ему ответили и одобрением, и пронзительным свистом.
— Псков — свободный от нас или нет — служит заслоном на пути врага к Новгороду! — князь не боялся свиста, — неужели мы позволим врагам свободно пройти через псковские земли?
Свиблов панибратски обнял князя за плечо, отодвигая в сторону:
— За то время, что Псков сопротивляется, мы успеем собрать силы. И свободно враг по псковской земле не пойдет — довольно крепостей, которые преградят ему дорогу.
— И десятитысячное псковское войско? — князь с негодованием сбросил с плеча руку боярина, — да их раздавят за неделю! Что толку в крепостях, если их обороняет горстка воинов?
— А чем поможем мы? Добавим еще одну горстку? — усмехнулся боярин, — это несильно поможет Пскову, но ослабит нас. Надо ждать возвращения ополчения, надо звать на помощь Русь, а не снаряжать войско из стариков и детей!
На этот раз засвистел, закричал и затопал ногами университет: две тысячи здоровых парней посчитали, что боярин назвал детьми именно их. Луженые глотки заглушили следующие слова боярина, но через минуту все увидели, что на степень поднимается ректор. В отличие от неожиданно прибеднившихся бояр, выглядел он солидно, шел по лестнице медленно, уверенно опираясь на посох, и площадь притихла от любопытства: нечасто ректор университета выступал перед новгородцами. Свиблов уступил ему место, с подозрением оглядывая ученого, и ректор кашлянул в кулак, прежде чем опереться об ограждение и начать говорить. Голос его, поставленный за много лет преподавания, тут же приковал к себе внимание.
— Если Новгород решит помочь Пскову, университет не пойдет против Новгорода, — начал он, — мы тоже принадлежим Новгородской земле, и слово «Родина» не потеряло для нас значения. Я не возьмусь говорить за остальное ополчение, но Новгород, считая студентов за две тысячи воинов, должен понимать: это не те воины, что бьют сейчас татар на московской земле. Это юноши, посвятившие свою молодость книге, а не мечу и луку!
Студенты заорали так громко, что Младу заложило уши. Но ректор ожидал этого, поэтому просто перевел дух, дожидаясь пока они успокоятся, и только потом продолжил:
— Университет не имеет возможности вооружить студентов должным образом, а это значит, об этом должен позаботиться Новгород.
Студенты собирались продолжать протест, но тут со всех сторон на них зашикали профессора.
— Но даже если Новгород найдет силы и средства для сбора ополчения в третий раз, хочу заметить от себя и от всех здравомыслящих людей университета: это ополчение уйдет на смерть. Встретить семидесятитысячную армию и месяц задерживать ее на подступах к Новгородской земле не смогли бы и двадцать тысяч хорошо вооруженных и подготовленных дружинников, куда уж это сделать молодым, необученным ребятам? Да, это задержит продвижение врага вглубь наших владений, но только потому, что враг пойдет по нашим трупам.
Даже издали было видно, как вспыхнули щеки князя, как обиженно вскинул он лицо — ректор говорил правду, и правда его была убедительней, чем обвиняющие Псков речи Свиблова. И вече притихло, впервые задумавшись о том, как и чем они собираются помочь Пскову.
— Не надо быть военачальником, чтоб понимать: крепости задержат врага ненадолго. И вслед за ударом по Изборску последует удар в Копорье и Орешек, а это значит, Приладожье не даст нам ни одного ополченца, а если и даст — через месяц мы окажемся под ударом не только с запада, но и с севера. Сколько воинов мы можем выставить в помощь Пскову? Пять тысяч? Десять? Пятнадцать? Сколько стариков и юношей осталось по деревням, сколько в Новгороде людей, которые могут держать в руках оружие?
Новгород молчал, лица мрачнели, князь опустил голову, и только купцы зашевелились и зашептались о чем-то. Ректор же не умолкал:
— И я хочу спросить: чем думали новгородцы, оставляя свою землю без прикрытия? Кто и почему принял это безответственное решение, за которое мы заплатим тысячами жизней? Спросил ли кто-нибудь университет, когда решал отправить ополчение под Москву? Нет, новгородцы предпочли поверить в призрака, вместо того, чтобы опереться на здравый смысл! Хотели похвастаться перед Москвой своей силой? Добиться легкой победы? Как будто вас не предупреждали об опасности!
И тут студенты естественного факультета вокруг Млада взревели, поддерживая своего ректора.
— Предупреждали! Их предупреждали!
— Наш Млад Мстиславич говорил!
— Никто не поверил!
Далее в сторону новгородцев посыпались слова покрепче, и университет ощетинился, готовый не только обвинять, но и мстить горожанам за прошлое вече. Млад не понял, как и когда его подхватили за руки, естественный факультет двинулся в толпу, и новгородцы расступались перед натиском студентов. Млада вынесли к степени за считанные минуты, и собирались поднять наверх на руках, но он кое-как отбился — факелы подпалили полушубок, треух свалился под ноги толпе, и ребята поняли, что делают что-то не то.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
