— Ишь ты как заговорила, — удивился Томмазо, — и где были твои передовые взгляды, когда ты в двадцать лет целых два года водила меня за нос!
— Так было надо! — София неожиданно ухватила мужа пальцами за кончик носа, не больно, но ощутимо, — и к тому же ты совершенно не умел хорошо ухаживать за девушкой!
— Ах ты, коварная! — обиделся Томмазо, пытаясь освободиться, — я наоборот старался быть деликатным…
— А вот и зря! — немолодая женщина кокетливо рассмеялась и убежала из кухни так же проворно, как двадцать пять лет назад.
Ее обескураженный муж остался стоять в недоумении, разглядывая одинокую кастрюльку и брошенную ступку.
Вера открыла глаза и посмотрела на потолок. Как ей было хорошо! По старинному рисунку вверху бегали веселые солнечные зайчики. Они играли на вспенившемся крутыми валами сизом море, по которому бойко бежали три парусника. Пухлые крепыши, ― Вера сначала подумала, что это ангелы ― надув щеки, упоенно дули в тугие паруса. Вдали, впереди синел туманный силуэт долгожданной земли. Там, в уютных бухточках, под кровом тенистых дубрав, моряки могли найти себе приют и спасение. По знакомому силуэту Аю — Дага Вере нетрудно было догадаться, что это Крым.
— Боже, — подумала молодая женщина, — пусть это счастье продлится еще хотя бы день.
Она знала, что если с ней происходит что-то хорошее, то оно непременно должно скоро закончиться.
Марко уже давно встал. Молодой мужчина, в отличие от своей любовницы, вскакивал на рассвете, и как заводной бегал по дому. Однако эти две недели он никому не разрешал будить Веру. Для молодой женщины этот час сна на рассвете был, пожалуй, самым главным за всю ночь. Вера всегда, с детства, просыпалась медленно, еще долго сидела на кровати, потом ходила по комнатам в ночной рубашке, как сонная принцесса. Зато вечером был пик ее трудоспособности, она любила работать допоздна и московская работа с ранними подъемами и электричками измотали ее до предела.
— Марко, — уже собралась позвать она, как вдруг услышала снизу какой-то шум.
Входная дверь как-то непривычно резко громыхнула, и на мгновение весь дом замер в оцепенении.
— Что ты так смотришь на меня, Томмазо, — незнакомый женский голос был непривычно низким и немного с сипотцой, — зови сюда Марко, скажи, приехала его невеста!
Слуга зашаркал по коридору, но видно, сам хозяин дома уже подошел к входной двери.
— Тереза… — как-то встревожено прозвучал его голос, — так это ты?
— Как видишь, дорогой, — ответила Тереза, ― я все знаю… ты взял отпуск, чтобы провести его с русской шлюхой. Оливия, жена твоего сменщика, позвонила мне и рассказала, что к тебе в ресторане прицепилась какая-то русская! Ее американские матросы вышвырнули, а ты подобрал! Я даже окаменела от злости, когда узнала такое!
— Ты теперь каменная гора, что ли?
— Нет, я соляной столп, в который превращается девушка после такой горькой обиды! До нашей свадьбы осталось всего два месяца, а ты, вместо того, чтобы приехать в Рим, развлекаешься с русской шлюхой.
— Мне надо кое-что тебе объяснить, — неуверенно начал Марко.
— Это надо было сделать значительно раньше, сеньор барон, — взвизгнула рассвирепевшая невеста, — а теперь я приехала, чтобы разобраться с этой потаскухой!
— Я не позволю тебе устроить скандал, — внизу послышалась возня, — и она не потаскуха.
— Ты еще защищаешь эту русскую шлюху? — резкий голос Терезы уже перешел на визг, — а кто же она в таком случае?! Только приехала в Геную и сразу прыгнула к тебе постель! Или вы были знакомы раньше? Тогда почему ты сделал мне предложение? Зачем была эта помолвка?
Вера зажала уши руками, чтобы ничего не слышать, но проклятые громкие слова прорывались в ее голову, взрываясь там маленькими болезненными взрывами.
— Нет, раньше мы знакомы не были, — старался говорить тихо хозяин дома, ― и тебя я не обманывал.
— Значит, она шлюха! — удовлетворенно воскликнула невеста, явно рассчитывая, что наверху ее услышат.
— Хватит, Тереза! Я тебе не позволю ее оскорблять! — взревел Марко.
— Ах, так?! Ты еще ее защищаешь!
Вера услышала звук хлесткой пощечины.
— Ты еще будешь иметь дело с моим отцом! Он не позволит тебе глумиться над нашим старинным родом! Более того, он засудит тебя! У моего брата адвокатская контора, ты разоришься на одном моральном ущербе.
Раздались громкие, с подвыванием, почти театральные рыдания.
— Послушай, Тереза, в жизни все может перемениться в одно мгновение. Но в любом случае надо мы должны оставаться людьми. Любые проблемы можно решить. Поверь, мне очень жаль.
— Видите ли, ему жаль! Чтоб ты провалился, Марко! У тебя есть только один способ искупить свою вину — я должна поговорить с ней!
— Хотя и я виноват перед тобой, но грязной ссоры не допущу, — твердо произнес Марко.
— Я сама выкину ее отсюда! — истошно кричала невидимая Тереза, — отпусти меня, будь ты проклят!
Снизу послышался шум, как будто там дрались
.
Вера судорожно металась по комнате, собирая свои вещи. Дрожащими руками она заталкивала скомканные платья в чемодан и сумку вперемешку с туфлями и косметикой. Крупные соленые капли падали на руки и крышку чемодана. Наконец молодая женщина немного отдышалась, вытерла рукой непослушные слезы и, достав ручку, крупно и размашисто написала на вырванном из своего ежедневника листе: «Прощай, Марко! Все повторяется, как и пятьсот лет назад… тогда тебя звали Стефано. Значит, такая у нас судьба»! и выскользнула в черный ход, куда недавно выпустил компанию моряков Томмазо.
На вокзале Вера бросилась в первую попавшуюся электричку и замерла у окна.
Мимо проплывали чудесные пейзажи. Темные тоннели сменялись кустистыми обрывами, раскинувшимися над солнечными долинами. Вдали реяли снежные вершины, а поезд все нес и нес ее вперед, изредка издавая тонкий гудок, все дальше и дальше от боли и переживаний. Время от времени Вера смахивала с глаз набежавшую слезу и вновь отворачивалась к окну.
— С сеньоритой что-то плохо? — вежливо спросил седой итальянский старик в соломенной шляпе и с большой изогнутой, как ручка зонта, палкой в узловатых руках.
— Все хорошо, спасибо, — почти беззвучно прошептала Вера, и ощутила неудержимый прилив горячих слез.
Старик раскрыл свою тоже соломенную большую сумку и достал оттуда крупную, желто-прозрачную от зрелости грушу.
— Кушай, дорогая, — проскрипел он, блеснув золотыми зубами, — ничто так не отвлекает от горя, как вкусная еда.
Вера благодарно улыбнулась и надкусила грушу.
— Это бергамот, — продолжил ее спутник, — ты видишь по моим рукам, что я крестьянин. И кто как ни я, лучше знает, что все под этим солнцем приходит и уходит. Как лето, как зима… пройдет и твоя печаль, дорогая. Это такая у нас жизнь.
