– Три у меня уже есть, мальчик!
– Серегей, можно, я ему башку снесу? – осведомился Понятко.
– Можно, – разрешил Духарев. – Только не здесь, а когда дома будем. А сейчас слазай-ка на башню. Погляди, что в степи творится.
По информации, полученной от пленника, Серега знал, что основной отряд печенегов двигался по дороге. Можно было надеяться, что варяги опережали их минимум на сутки. Если степняки не появились вчера вечером, значит, придут в Таган сегодня. Но не с рассветом, а попозже, так как ночных переходов без особой нужды хан не делает. Вообще, то, что род Албатана кочевал не в Приднепровье, а по ту сторону Дона, было большим плюсом. Значит, на подкрепление хан рассчитывать не мог. А сотня всадников – не орда. Достаточно варягам добраться до какой-нибудь крепостицы с мало-мальски приличным гарнизоном – и Албатану придется убраться.
А вот как быть с Игорем? Против великого князя киевского, хоть и не любимого народом, простой десятник, изгой[35] Серега Духарев – пыль под копытами.
Был бы на месте Игоря предшественник его Олег или тот же Свенельд, Духарев даже и раздумывать не стал бы. Приехал бы, повинился, рассказал, где золото спрятано. Глядишь, и доля перепала бы от немереного богатства. Но Игорь есть Игорь. О его скупости и недоверчивости байки ходят. Игорь выслушает внимательно. А потом на каленое железо поставит: говори, злодей, сколько утаил и где спрятал?
Прецеденты были.
Может, к хузарам уйти, как Машег советует? Но ведь и там та же история может повториться: хакан Йосып такой же жадюга, как и киевский князь. И в Итиле за варягов даже заступиться будет некому. При всем уважении Духарева, Машег по силе и влиянию в собственной стране никак не может сравниться со Свенельдом… И княгиней Ольгой.
Ладно, перезимуем.
Духарев изловил мальца и отправил за старшиной Мачаром.
Старшина ждать себя не заставил.
Сергей велел ему обеспечить эвакуацию населения. Пусть все, кто может, бегут из города. Причем прямо сейчас. Хоть в море на лодках, хоть в степи сусликами зарываются. Потому что очень скоро придут сюда печенеги и непременно будут вымещать обиды на таганцах. Но кто-то обязательно должен остаться и рассказать о варягах. Тогда есть шанс, что степняки с таганцами возиться не будут, времени пожалеют.
– Я сам останусь, – сказал Мачар. – Меня пусть режут, может, домишки пожалеют.
Спорить с ним было бессмысленно. Упрямый старик. Сереге он нравился. Может, даже и породнились они вчера: рыжая оторва Мачаровой внучкой оказалась.
– Тогда так, – решил Духарев. – Придут, будешь все на нас валить. И не забудь сказать, что ушли недавно. И куда ушли, тоже скажи.
– Я им совру, – сказал Мачар.
– А вот этого не надо! Узнают – вернутся, и худо вам будет. А так, может, и тебя обидеть не успеют – за нами поспешат. Но народ пусть все равно уходит, ясно?
– Угу, – согласился дед.
Духарев отошел от него, утирая пот со лба. Жарища! Ну и денек будет, если с утра такая температурка!
Глава тридцать первая
Сурожская степь
Собрались в положенный срок. Две дюжины вьючных лошадей, цепочкой, да шестеро всадников с табунком заводных. Кони, вычищенные, сытые, отдохнувшие. Варяги – в выстиранной одежде, с гладко выбритыми подбородками. Орлы!
«Угу, – подумал Духарев. – Только мы теперь больше на караван смахиваем, чем на воинский отряд».
Перед тем как тронуться, Духарев с Машегом и Устахом добрый час прикидывали: куда путь держать, тыкали в карту пальцами.
Устах тянул за то, чтоб выйти обратно к Днепру. Печенеги – что? Печенеги на хвосте висят. Варяги – петлю, и они – тоже петлю. Оторвемся.
Машег звал к Дону, к устью. Там плавни, рукава и болотца, сотни островков. Там в тростниках – дикая птица и жирная рыба. Там новичку в пору заблудиться даже и на лодке. Но он, Машег, знает там каждый островок. Это его земля, исконная. Там он точно степняков со следа собьет. И князь с русью туда не сунутся, и помочь кому найдется: тамошние обитатели испокон под машеговыми предками ходят. Может, и насад большой для варягов отыщется. Тогда можно хоть вверх по Дону идти, в Саркел, а можно и по Донцу, как раньше собирались. Лучше, конечно, в Саркел. В Белой Крепости их уж точно никто не тронет. Там гарнизон сильный, одних наемных печенегов – сотни три. И там Машега тоже уважают. И тоже родичи найдутся, и друзья. Там их даже сам хакан Игорь тронуть не посмеет, потому что это будет уже война.
Серега склонялся к предложению Машега. Чужой народ, хузары, не вызывали у него таких опасений, как у Устаха. Серега ведь и сам был совсем недавно – чужой. И Машегу он доверял. И главное, до донского устья, во-первых, ближе, чем до Днепра, во-вторых, нет опасности наткнуться на тех, кто идет по варяжскому следу. Чуял он: не одни лишь печенеги Албатана висят на хвосте. Еще кто-то есть. Это – как пристальный взгляд со спины. Не видишь – кто, но затылком чувствуешь: смотрит.
– К Дону идем, – сказал Духарев, поглядел на друга; станет возражать?
Устах кивнул. Ему тоже были видны преимущества «хузарского» варианта.
Пока старшие совещались, Понятко искал собачонку. Не нашел, хотя и привлек к поискам десяток таганских пацанят. Плохо. И без собачки плохо, и примета нехорошая. Пацанята тут же предложили ему подыскать подходящего пса, но Понятко покачал головой. Хорошего сторожа специально натаскивать надо. Иной раз полгода уйдет, пока выучишь. Да и то не всякого щенка.
Провожать варягов вышли едва ли не все жители Тагана – человек двести. Духаревские «невесты» липли к стременам: глаза блестят влагой, на шейках блестит подаренное «женихом» серебро. Серебро, впрочем, блестело не только на них. Остальные варяги тоже не поскупились: отдарились за ласку. И провожали их чуть ли не со слезами.
Только у стремени Элды никто не ронял слез. Не было у нурманки друзей-подруг среди горожан. Ее друзья-воины и муж-богатырь вчера истаяли дымом в светлом небе.
Нурманка сидела в седле прямо, глядела надменно, пряча за гордостью горечь. Она, единственная, парилась в доспехах, но терпела и жару, пот и зуд ради грозного высокомерия.
Наконец тронулись. Сергей напомнил еще раз, на прощанье: уходите, люди! Застанут печенеги – будет беда!
Духарев послал Понятку вперед: на всякий случай. Сам ехал впереди с Машегом.
Устах и Гололоб гнали вьючных.
Миновали желтые поля, где местные выращивали сурожь – рожь пополам с пшеницей. Более неприхотливая рожь поднималась над пшеницей, оберегала ее от зноя. Сурожь тут возделывали повсеместно. Надо полагать, и море звали Сурожским из-за этого.
Элда некоторое время ехала в стороне, потом пристроилась слева от Духарева.
– Броню сними, – сказал ей Сергей. – Жарко сегодня. Успеешь облачиться, если что.
Нурманка фыркнула. Однако минуток через сорок решилась: взялась снимать панцырь, но запуталась в ремнях и едва не свалилась с лошади. Машег тут же оказался рядом, поддержал, помог разоблачиться. Сам он был в одной лишь свободной рубахе из тускло-серого шелка. А вот нижняя рубаха Элды под стеганой поддевкой промокла насквозь и липла к роскошному, по крайней мере, с точки зрения хузарина, телу. Но Машег воздержался от комплиментов фигуре нурманки, предусмотрительно похвалил лишь качество ее панцыря. Похвала была принята благосклонно, хузарин и нурманка поехали рядом. Духарев поглядывал на них и тихо радовался. С женщинами, подобными Элде, он не любил строить долговременных отношений. Проблем больше, чем удовольствия. А просто перепихнуться и забыть… Нехорошо выйдет. Все-таки он обещал Халли присмотреть за его женой. Вряд ли нурман вкладывал в понятие «позаботиться» мимолетную связь. А стоит только дать повод и… Нет уж, пусть нурманской красавицей занимается Машег. В том, что хузарин сумеет очаровать Элду, Духарев не сомневался. Вообще-то, у хузар рожи примерно как у печенегов: плоские, скуластые, будто блюдца, вылепленные не шибко умелым гончаром. Но белые хузары – дело иное. Их предки веками брали в жены лучших красавиц, мадьярок, славянок, ромеек, арабок. Потому-то у смуглого Машега глаза серые, а кость хоть и тонкая, да крепкая, как у арабского коня. Ростом не очень, зато аристократически красив, куда красивей лицом, чем сам Серега.
Пересекли русло маленькой речушки. Воды в ней было – хомячку по пояс, но по берегам весело зеленели деревца, и трава поднималась выше и гуще, чем в открытой степи, поскольку дождя не было давненько – и не предвиделось, судя по безоблачному небу.
Духарев поглядел на это самое небо, прикинул время, скомандовал:
– Привал!
Коней расседлывать не стали: мало ли? Зато сами с удовольствием избавились от военной «сбруи».
Серега скинул сапожки и с кайфом прошелся по желтоватой водичке. Подумал: не окунуться ли? Что за жизнь такая: вчера только мылся, а сегодня опять – как запаренная лошадь! Хотя это, вероятно, дело привычки. Вон, те же печенеги вообще не моются. Разве что случайно: например, во время переправы.
