Первой обратила на нее внимание Мария. Она перестала помешивать шоколад в кастрюле и повернулась к ней лицом. Мария тут же взяла любимую чашку Марлены и наполнила ее сладким, текучим шоколадом.
— Доброе утро, Марлена! Хорошо спалось?
Девочка насупила брови.
— Я играла, — сказала она. — Я уже давно проснулась. — Потом она обратилась к детям. — Вы кто такие? — спросила она по-испански, стараясь выглядеть более уверенной, чем на самом деле.
— Не хочешь сначала с ними поздороваться? — спросила Ленхен.
Сидя на коленях у Ленхен, на Марлену смотрел незнакомый мальчик, словно он имел неоспоримое право сидеть там, где до этого сидела Марлена. Хотя Марлена и расстроилась, но не хотела подавать вида. Особенно перед чужаками. Она проигнорировала наставление Ленхен и взглянула на девочку. Та бросила на Марлену холодный взгляд. У нее были черные волосы и голубые глаза, а у мальчика глаза и волосы были темными. Он казался очень маленьким. «Он намного младше меня», — определила Марлена.
— Меня зовут Эстелла, — сказала девочка и указала на мальчика. — А это мой маленький брат Пако.
— Не такой уж я и маленький, — возразил тот. — Я уже большой, я ехал верхом до самого Санта-Фе.
— Ты — нет, — сказала Эстелла, — ты все время скакал вместе с мамой.
— А ты — с Мигелем!
— Хм… Сиди молча, малявка!
Девочка вновь повернулась к Марлене и какое-то время смотрела на нее, прежде чем спросить по-немецки:
— А ты кто?
— Я Марлена, — ответила Марлена тоже по-немецки.
— Садись, Марлена, — тут же предложила Ленхен. — Позавтракай с нами.
Марлена заметила, что незнакомая девочка все еще смотрит на нее, в то время как мальчик с аппетитом уплетает очередной рожок. Ко всему прочему он потребовал еще одну чашку шоколада.
— Я тоже хочу рожок, — сказала Марлена, повернувшись к Ленхен, и требовательно посмотрела на тетку.
Та улыбнулась.
— Ну конечно, ты его получишь. Ты боишься, что тебе ничего не достанется?
— Я никогда ничего не боюсь. — Марлена для убедительности замотала головой.
— Откуда ты знаешь немецкий? — спросила Эстелла.
— Мы все здесь говорим по-немецки, — сказала Марлена. — Моя мама говорит на нем даже лучше, чем на испанском, но я знаю оба языка. А мой друг Фабио говорит даже на итальянском. — Она оглядела присутствующих, ожидая одобрения. — Come stai? Как дела? — пискнула она. — Sto bene. У меня все хорошо.
Марлена с удовольствием заметила, что Эстелла удивленно наблюдает за ней. Может, эти чужие дети не такие уж и плохие, как она опасалась? Марлена надкусила рожок.
— Откуда вы приехали? — спросила она с набитым ртом.
— Из Сальты, — ответила Эстелла.
— А потом мы плыли на корабле из Санта-Фе, — добавил ее младший брат.
— О! — Теперь настал черед Марлены удивляться.
— Мы очень долго скакали верхом, — сказала Эстелла.
— Через лес! — выпалил Пако.
— И через соленую пустыню, — добавила Эстелла и задумчиво посмотрела вдаль. — Там было много мертвых животных.
— Мы видели ягуара. И на нас напали! — взволнованно воскликнул ее брат. — Какие-то злые люди!
«Становится все интереснее», — подумала Марлена. Она немного поразмыслила.
— Хотите пойти в мою комнату? — спросила она потом. — Тогда вы могли бы рассказать мне больше, а я бы показала вам свои игрушки.
Очевидно, то, что пережили дети, было очень увлекательно.
Эстелла кивнула, соскользнув со стула. Марлена тоже встала. Тут же соскочил и Пако с коленей Ленхен. Прежде чем взрослые успели сказать хоть слово, все трое умчались из кухни.
Глава шестая
Виктория исчезла, и Умберто казалось, что вместе с ней испарился последний шанс на другую жизнь. Не в первый раз он останавливался у двери в комнату жены, прислонившись к косяку, и вспоминал события последних недель. Ее след затерялся где-то в горах. Еще несколько дней они вместе с отцом разъезжали по окрестностям, но безуспешно. После возвращения на Санта-Селию стало очевидно, что Виктория не смогла бы сбежать без посторонней помощи, но причастных уже невозможно было призвать к ответу: Розита, Хуанита и Розалия тоже как сквозь землю провалились. Возможно, они вернулись в горы, и там их уже не найти, во всяком случае, ни ему, ни его отцу. На высокогорьях у грязных индейцев было преимущество. У белых там начинались головные боли, в то время как индейцы оставались ловкими, как ласки. У Умберто раскалывалась голова, у его отца тоже, что доставляло сыну некое удовлетворение. Умберто скрестил руки на груди. Мать знала, что он чувствует. Эта маленькая стерва улизнула и оставила его в дураках. Когда они вернулись домой не солоно хлебавши, отец дал волю гневу и, собрав прислугу, перед всеми унизил сына, а потом ударил его так, что Умберто упал на землю.
Кончиками пальцев Умберто пощупал левый глаз и едва не застонал. Черно-желтый синяк еще не сошел, но хотя бы отек рассосался.
Его ненависть к Педро от этого стала еще сильней. Умберто иногда вскакивал посреди ночи в холодном поту, с неприятным привкусом во рту и непреодолимым желанием что-нибудь разбить. Часто он напивался, но так больше продолжаться не могло. Ему нужно поговорить с доном Рикардо. Нужно уговорить его отправиться хотя бы на поиски проклятого ублюдка, потому что только так можно было защитить честь Сантосов. И только так он, Умберто, мог получить удовлетворение.
«Проклятье, я дрожу», — подумал Умберто, отвел руку от лица и крепко обхватил себя руками. Он ненадолго позволил себе вспомнить Париж, где он был по-настоящему счастлив. «Может, нам с Викторией следовало остаться в Париже? Может, тогда я был бы доволен жизнью?» Он вспомнил о вечерах в трущобах, об абсенте и о мазне, которую его жена называла картинами. Эти художники… Умберто хотел рассмеяться, но ему это не удалось — послышалось лишь жалкое блеяние.
Как только он вернулся из Европы в Сальту, все стало как прежде. Мужчина, который женился на Виктории, куда-то исчез. Остался только сын, которого любила мать и в котором отец видел лишь урода.
Возвращение в Аргентину было ошибкой, Умберто всегда это знал. В Париже он дышал полной грудью. В Париже он был счастлив.
Без матери.
Но для него не было жизни без доньи Офелии. Они принадлежали друг другу. Во веки веков. Умберто со свистом выпустил воздух сквозь зубы. Черт побери, ведь ему не обязательно думать о том, что могло бы произойти! Мать любит его, и больше ему ничего не нужно. Может, ему нужно довольствоваться этим?..
Умберто резким движением захлопнул дверь и запер ее на замок. Чем ближе подходил он к кабинету отца, тем медленнее становились его шаги, ранее решительные. Не дойдя до кабинета, Умберто остановился. Он удивился, услышав голос матери. Обычно она говорила спокойно и сдержанно, как и подобает представителям испанской благородной семьи, из которой происходила донья Офелия. Но сейчас ее голос звучал резко.
