Полевода, но виду не подал, сказал серьезно:
— При чем тут стихи… Лава в полном порядке, поднажмем — будет по две тонны.
— Я один дам целых три сверх нормы, — решительно вмешался в разговор Кавун, — только оплати, бригадир, за них сполна, как положено.
Захар из гезенок снова вернулся в бригаду.
— Это как же сполна? — не понял его Полевода.
— А очень просто, с прогрессивкой: за каждую тонну в тройном размере.
— Видал, какой прогрессивный!
— Жирно захотел!
— После такого прогресса как бы чего не случилось… — раздались насмешливые голоса.
Но Кавун не смутился:
— Думаю, что дураков мало найдется, чтоб рекорды делать задаром.
— Выходит, рекорд может быть только по расчету, ради личной выгоды? — спросил у него Прудник.
— Ты психологию не разводи, птаха, — сказал Захар. — Мы пока что живем не при коммунизме, и гроши каждому нужны.
— Да, только тебе их слишком много нужно.
Кавун махнул рукой, словно отбивался от назойливой мухи, и опять обратился к Полеводе:
— Так что, бригадир, по рукам?
— Мы с тобою, Захар, не барышники какие-нибудь, — ответил ему Дмитрий, — и цену себе набиваешь зря. Если ты можешь дать три тонны сверх плана, то почему думаешь, что другой этого не сделает? Допустим, Горбань или Кубарь.
— Горбань — тот может, забойщик он добрый. — Кавун покосился на Антона и добавил вызывающе: — А всем вам слабо. Пупки надорвете.
Когда забойщики один за другим скрылись в лаве, Кавун придержал Голобородько, осветил его лицо аккумуляторной, спросил с явной угрозой, вспомнив собрание бригады:
— Так что, птаха, решил, значит, яму под меня копать?
— Ты сам ее выкопаешь, сил хватит, — отшутился Антон.
— Видал, какой храбрый оказался! — злорадно выговорил Захар. — А я думал, с божьей коровкой дело имею.
Голобородько быстро захлопал веками, сказал решительно:
— Убери-ка лампу, чего глаза слепишь, — и отвел аккумулятор в сторону.
— Может быть, я хочу, чтоб ты прозрел? — хохотал Кавун.
— Не мне, а тебе прозреть надо, Захар, — в голосе Антона слышалось сочувствие. — Когда мы на пару с тобой вкалывали, видел, в чей карман мои трудовые денежки шли, не слепой был. А плыли они в твой да Бабаеда-людоеда карманы. Мне же попадало, что сквозь пальцы протечет…
— Что?! — воскликнул Захар грозно. — Ты за кого меня принимаешь, козявка! Убью!
Они стояли друг против друга, готовые сцепиться, но тут из лавы их позвал Полевода.
— Запомни, птаха, таких слов Кавун не прощает. — И первый полез в лаву.
Полевода работал в паре с Кубарем. Он первый взялся за молоток, Костя крепил. Работал голый до пояса, лишь изредка выключая отбойный не больше чем на минуту, чтоб привычным слухом определить, как идут дела у остальных. Прошел час, настало время меняться. Кубарь подполз к Полеводе, похлопал его по разгоряченной, окаменевшей от напряжения спине: мол, давай сюда молоток, берись крепить. Дмитрий взглянул на него, улыбнулся, словно сказал напарнику: уж очень хорошо у меня идет, не мешай, делай свое. Полевода действительно ловко орудовал молотком. Костя едва успевал крепить за ним. Прошло два с лишним часа, а Дмитрий работал без передышки. И только когда был подрублен весь уступ сверху донизу, выключил воздух и, опираясь о стойки, полез наверх, чтобы начать очередную зарубку. Кубарь провел по его спине ладонью и удивился:
— Да ты что, двужильный сегодня? На тебе ни росинки пота.
— Я потею только за едой, Костя, — отшутился Дмитрий и попросил: — Дай еще одну полоску срезать.
Кубарь решительно ухватился за молоток.
— Чокнулся человек! Порядок нарушаешь, а еще бригадир.
Полевода нехотя отдал ему отбойный. Но спустя час снова завладел молотком и уже не выпускал из рук.
К концу смены всем стало известно, какую небывалую добычу дал Полевода со своим напарником. Она почти на четыре тонны превышала обычную норму.
Когда шли по штреку, Прудник громко, чтоб все слышали, сказал:
— Зря ты, бригадир, не вызвал нашего короля на бой, посмотрел бы, кто пупок надорвал.
Все рассмеялись. Кавун огрызнулся:
— Мелкота. Запустили один мыльный пузырь и торжествуют. А Кавун в пузыри не играет.
Полевода надеялся, что это поражение хоть немного охладит Кавуна, заставит задуматься, что и другие могут работать не хуже. Но выходит, не ту стрелку он перевел, нужно искать другой путь…
Кубарь придержал Полеводу за руку, и они немного отстали.
— Скажи, Митяй, какая тебя сегодня муха укусила, — по-дружески спросил он, — чистый циркач.
— Ты цветы любишь собирать? — словно не расслышав его слов, в свою очередь спросил Дмитрий.
— Я не девчонка, — даже обиделся Костя.
— Напрасно, — пожурил его Полевода, — а я люблю за цветами ходить. И Павлик любит, — вспомнил он разговор с Прудником о цветах. — День бродил бы по степи…
Костя догадывался, что Дмитрий думает сейчас не о цветах, о чем-то другом, более серьезном, и промолчал.
— Завтра мы пойдем за цветами, — задумчиво сказал Дмитрий.
— Какие сейчас цветы? — удивился Костя.
— Подснежники.
— А кто это «мы»?
Полевода на ходу крепко сжал друга за плечо.
— Ирина приехала?.. И надолго?
— Не знаю, — неопределенно ответил Дмитрий.
— Теперь все ясно, — улыбнулся Костя.
Дальше шли молча.
II
Вечером Полевода подошел к дому Звонцовых. Положив руку на холодную скобу, задержался у калитки. Слышно было, как у придорожной канавы, схваченный легким морозцем, словно засыпая, бормотал ручей. Сегодня весь день весенние потоки, ослепительно сверкая в ярких лучах мартовского солнца, с веселым шумом неслись по улицам поселка. Весна! До этого она подступала робко, неуверенно. Порой было похоже, что вот-вот полетит непрошеный снежок и опять вокруг станет белым-бело. Но сегодня весь день светило солнце, неумолчно пели птицы.
Для Полеводы весна была особенно желанной еще и потому, что приехала Ирина. Задержись ее приезд, и весна, был уверен он, тоже задержалась бы, не пришла в этот день.
Сквозь глухие ставни дома Звонцовых кое-где тонко просачивался желтоватый свет. Полевода прислушался. «Неужели опоздал? А может, у Звонцовых никого нет дома и никто его не ждет?..»
Не успел Дмитрий подумать об этом, как почувствовал: железная скоба, на которой лежала его рука, вздрогнула, калитка протяжно заскрипела и медленно открылась.
— Что же ты не заходишь, Митя? — услышал знакомый голос. — Здравствуй.
— Здравствуй, — эхом откликнулся он и протянул руку. Ирина взяла ее в свои, словно хотела согреть. Дмитрий долгим взглядом посмотрел в лицо, освещенное фонарем. Она! Такая же! Только в блестящих, подернутых влагой глазах было что-то новое. И руки огрубели. Но все это теперь не имело значения. Главное, что она была здесь, рядом с ним. И это было ему бесконечно дорого.
Полевода вернулся, чтобы закрыть за собой калитку, и тотчас услышал строгий окрик Ирины:
— Атаман, не
