как с коммунистической?..» — И тут же принимались журить: «Тянешь, Колокольников. На других шахтах уже по две имеется, а ты тянешь…» Хотя ему и неприятно было выслушивать упреки, но он ничего не мог поделать, так как в парткоме всякий раз на его предложение создать коммунистическую бригаду спокойно отвечали: «Не торопись, комсомол». Колокольников и сам понимал, что не по всем показателям бригада заслуживает высокого звания. Но дальше ждать было нельзя: срок перевыборов приближался.
Кроме членов комитета Колокольников вызвал на заседание Полеводу и еще некоторых рабочих-комсомольцев. Пока утверждались тезисы отчета секретаря на предстоящем перевыборном собрании, Полевода слушал и недоумевал: при чем здесь он? Перечислялось количество собраний, заседаний, лекций и бесед на различные темы, упоминались злостные неплательщики членских взносов, количество взысканий и их последствия… Но вот Колокольников сказал:
— В своем отчетном докладе я умышленно опустил вопрос о коммунистической бригаде, — он взглянул на Полеводу, и всем сразу стало ясно, о чем он будет говорить. Дмитрий, чувствуя на себе взгляды собравшихся, испытывал неловкость. — Так как сегодня вторым пунктом повестки дня, — между тем продолжал Колокольников, перебирая листы доклада, — стоит присвоение звания коммунистической бригаде, которой руководит Дмитрий Полевода. По производственным показателям бригада в настоящее время первая на шахте. Об этом писала и районная газета. Новый метод выемки угля, который применил бригадир Полевода, уже сейчас дает ощутимые результаты. У этого метода большое будущее, и бригадиру он принесет еще громкую славу.
— При чем тут моя слава, — вырвалось у Полеводы.
— Пожалуйста, не скромничай, — строго оборвал его Колокольников и вернулся к своей мысли: — Ленин сказал, что для победы коммунизма главное — высокая производительность труда. Именно этого бригада уже добилась, следовательно, она может называться…
— Но Ленин сказал и другое, — неожиданно перебил его Прудник, — сначала надо доказать свою способность на бескорыстную работу в интересах общества, а потом уже претендовать на почетное звание коммунара, — и обвел всех вопрошающим взглядом: так ведь, ребята? Все одобрительно закивали. Глаза Колокольникова посуровели.
— Ты что, Прудник, возражаешь?
— Давай продолжай, потом… — отмахнулся Павлик. Он сидел у самого окна чем-то недовольный. Еще не высохшие после бани волосы были гладко причесаны, и только на самой макушке, как всегда, торчал непокорный вихорок, придавая Павлику воинственный петушиный вид.
Колокольников, видимо, решил поскорей покончить с этим вопросом и стал закругляться.
— Я считаю, что бригада достойна носить высокое звание коммунистической. Это настоящие энтузиасты. Возражения есть?.. Нету. Голосуем!
Некоторые члены комитета, не дожидаясь, пока секретарь скажет «кто за?», потянули вверх руки. Заседание длилось уже больше часа, и люди пришли на него прямо с работы, уставшие. Да и сомнений особенных не было: бригада действительно лучшая на шахте, почему бы ей не носить такое почетное звание?
— У меня есть возражение, — по школьной привычке поднял руку Полевода, — наша бригада пока что не может называться коммунистической.
По комнате прокатился шумок недоумения. Все удивленно посмотрели на Полеводу: чего в самом деле скромничать!.. У Колокольникова даже глаза округлились и рот полуоткрылся: видал, мол, на свете чудаков, но таких встречаю впервые! А Прудник едва заметно улыбнулся, тщетно стараясь пригладить непокорный вихорок.
— В нашей бригаде не все так гладко, как доложил об этом секретарь, — продолжал Полевода. — У нас не только комсомольцы, но есть и верующие, и такие, что за деньги на все пойдут… А вот таких коммунаров, которые ради общего дела пожертвовали бы своим заработком, пока еще немного. И учатся не все…
— Не сразу Москва строилась, — недовольно буркнул Колокольников, — зарываешься ты что-то, Полевода!
— Правильно, — робко поддержал кто-то.
Дмитрий почувствовал, как в нем поднимается злость против Колокольникова. За время заседания он успел несколько раз грубо и без всякого основания оборвать тех, кто ему возражал.
— Я не зарываюсь, товарищ секретарь. И что это вообще за тон разговора: «не зарывайся», «не скромничай»… Я думал, ты вызывал нас, чтобы посоветоваться, а выходит, тебе все ясно и мы здесь для мебели.
По комнате опять прокатился шум, но на этот раз одобрительный. И теперь все смотрели на Полеводу иначе: с открытым интересом, в ожидании чего-то необычного. Дмитрий видел, как Колокольников нервно перелистывал доклад, время от времени поплевывая на пальцы. В другой раз он решительно прервал бы выступающего, заметив, что тот говорит не по существу. Но сейчас что-то сдерживало его. Зато Прудник смотрел на Полеводу радостно и задорно, дескать, все правильно, наступай, не бойся!
— Производительность труда в нашей бригаде неплохая, это верно, — продолжал Дмитрий, — и новый метод хорошее дело. Только зря ты, товарищ Колокольников, приписываешь его мне. Не я один придумал его. И в газете неправильно написали, что это мой метод…
— Я газету не издаю, — вставил Колокольников.
— Но мнение у вас на этот счет, к сожалению, одинаковое.
— Ты давай по существу, — потребовал секретарь.
— Я уже сказал: нам еще рано именоваться коммунарами, — веско ответил Полевода, — а стремиться к этому мы будем.
Комсомольцы оживились. Наперебой полетели голоса:
— Заслужим, будем просить, чтоб присвоили. Чего торопиться.
— Верно!
— Пусть себя покажут…
V
В нарядной Полеводу встретил парторг шахты Сомов и позвал к себе в кабинет. Последний раз видел его Дмитрий у начальника шахты, когда был у него вместе с Завгородним. Пока Завгородний докладывал о «Колумбах-открывателях», как он в шутку выразился, Сомов молча сидел у окна, облокотясь на подоконник, и, казалось, думал о чем-то своем. Полевода уже знал о том, что Сомов работал крепильщиком на шахте, когда отец был тут парторгом. Это будило в Дмитрии теплое сыновнее чувство к Сомову, хотя ему ни разу еще не представился случай побеседовать с парторгом.
— Слышал, слышал о тебе, вояка, — добродушно заговорил Сомов, усаживаясь за стол и раздвигая плавными движениями какие-то бумаги. — Садись, — коротко кивнул он на стул.
«Определенно Кавун нажаловался», — решил Дмитрий. Он сел сбоку у окна.
Сомов повернулся к Полеводе лицом вместе с жестким креслом и долгим усталым взглядом посмотрел на него:
— Ну-ка, выкладывай, как там у тебя дела…
Дмитрий рассказал о работе бригады, о собрании, не умолчал и о Захаре.
— Значит, решили избавиться от Кавуна? — внимательно выслушав его, спросил парторг.
— Ничего еще не решили, Иван Лукич, но, по-моему, с ним надо кончать, — решительно сказал Полевода.
Сомов слегка тряхнул головой, улыбнулся уголками губ, — крутехонек, мол, — и опять устремил испытывающий взор на Дмитрия.
— Ну, а как статья в газете, понравилась? — неожиданно спросил он.
Полевода неопределенно повел плечами.
— Статья похвальная, конечно, но нам еще далеко до коммунистической, Иван Лукич. — И поспешно добавил: — Это, разумеется, мое личное мнение.
— Мнение правильное, — серьезно сказал Сомов. И, откинувшись
