по-нашему не говорят. Но провожатых там тоже ценят, а столковаться и на пальцах можно. Заработал я там хорошо…
– И ты никогда не возвращался домой? – с недоумением спросила Кьярра.
– Почему же? Проезжал как-то мимо… Поселок не узнать, моего дома не было уже. Братья женились, жили совсем в других местах, отец умер, мать к старшей моей сестре перебралась. Так ни с кем и не повидался.
– Они решили, наверно, что ты в лесу пропал.
– Нет. Соседи, кто еще что-то помнил, сказали: они подумали, что я с тем обозом удрал, – ответил я. – Отец решил, будто меня те купцы сманили. Дескать, мое умение им тоже пригодилось, а я всегда до денег жадным был, мне без разницы, кому служить.
– Тебе правда без разницы?
Я кивнул, но сказал все же:
– Есть вещи, за которые я никогда не берусь. Такой… зарок, если хочешь. Но я не сразу сделался таким разборчивым. Сперва меня жизнь пообтрепала.
– А про перчатки ты так и не досказал, – упорно напомнила Кьярра.
– Почти все, – заверил я. – Понимаешь… Чем старше я становился, тем сильнее проявлялся дар.
– Ты говорил уже.
– Да? Ну ладно… Словом, все дело в нем. Провожатые по-разному находят дороги и повороты. Кто-то видит… Не могу вообразить, если честно. Кто-то слышит, уверяет, будто дороги звучат совершенно не похоже одна на другую. Кто-то по запаху ищет. А я чувствую вот так, – я поднял руку и пошевелил пальцами. – Отыскиваю их на ощупь. Даже не их, а ветры, которые там гуляют… Я и здесь могу изловить тот или иной ветерок, понять, откуда он прилетел и что с собой принес. Но, по правде говоря, это сложнее описать, чем проделать.
– Ты не только ветры чувствуешь, – протянула Кьярра. – Вообще все, да? И поэтому стараешься ни до кого не дотрагиваться? Я заметила, тебе неприятно ко мне прикасаться.
– Да, – признался я, – потому что ты… Слишком горячая. Не в смысле – обжигаешь кожу, это-то ерунда, а вот что при этом творится внутри… Вот ведь! Не могу описать, слов не подберу… Это очень сильное ощущение, как… кипящим маслом на открытую рану – вот самое слабое подобие. Я от тебя буквально глохну и слепну, ничего вокруг уже не разбираю, а это опасно, я могу не заметить чего-то важного. Так что извини, без острой необходимости я к тебе не прикоснусь.
– Не надо, – согласилась она. – Неужели ты даже в перчатках это чувствуешь?
– Именно. В них – слабее, конечно.
– А как же те, которые видят и слышат? – удивленно спросила она. – Они тоже как-то… ну…
– Отгораживаются, да, – кивнул я. – Кто-то носит темные очки. Знаешь, что такое очки?
Она помотала головой.
– Такие стекла на носу, чтобы видеть лучше. Но те провожатые, наоборот, делают стекла потемнее. А кое-кто, я слышал, вообще повязку надевает, как слепец. Другие затыкают уши. Или нос. Кому с чем повезло, одним словом.
– Ничего себе… Тебе меньше всех повезло.
– Это как посмотреть. Провожатого сильнее меня я еще не встречал. А что до ощущений… привык за столько лет: говорю же, это постепенно проявлялось. Если бы сразу – точно бы свихнулся: все вокруг ощущается по-разному, от этой мешанины порой в глазах темнеет… Но деревья там, животные – это полбеды, – добавил я, помолчав. – Хуже всего люди.
– Поэтому ты и руки никому не подаешь? Я слышала, чародеи говорили между собой…
– Именно. Это – как обухом по лбу. Привыкаешь со временем, конечно, но все равно неприятно. Если я просто к кому-то притронусь – еще полбеды, да и не выйдет никогда никого не касаться, если только не живешь отшельником… Опять же, бывает полезно узнать, что человек сейчас чувствует, – перебил я сам себя. – Но на прямой контакт я иду редко.
– А как же ты с женщинами? – непосредственно спросила Кьярра, и я ответил:
– Представь себе, есть способы, при которых мне руки задействовать не обязательно. Многим такое нравится.
Она задумалась, наверно, пыталась представить в силу своего скромного разумения, что это за способы такие. Я же подумал, что разговор надо сворачивать. И так слишком много выложил о себе… Конечно, все это не более чем слова, и ничего особенно важного я не рассказал, не назвал ни имен, ни мест, но… Хватит на сегодня задушевных бесед.
– Сложно, – сказала вдруг Кьярра.
– Что именно?
– Живется тебе сложно, – пояснила она. – Теперь понятно, почему ты не захотел Тродду.
– И почему же?
– Разве приятно сразу понимать, что женщина чувствует?
– Иногда это удобно, – усмехнулся я. – Но чаще всего они переживают, щедро ли я им заплачу, что подарю и позову ли снова, когда опять окажусь в их краях. Ну и гадают, что приключилось с моими руками, как же без этого. С другой стороны, если попадается такая, которой нравится заниматься этим делом, а посторонние мысли ее не занимают, вот тогда… недурно выходит.
Кьярра снова задумалась, а я добавил:
– Тродда наверняка упивалась бы победой. Вот это – не самое приятное ощущение, ты права. А теперь, когда ты узнала все, что хотела…
– Еще не все, – перебила она и зевнула. – Но другое подождет. Ты же не уйдешь потихоньку?
– Нет. Сперва нужно решить, что делать дальше. И где тебя прятать.
– Разве здесь плохо?
– Хорошо, только припасов надолго не хватит, с твоим-то аппетитом. А выбираться за провиантом… опасно, сама понимаешь. Не хочется мелькать лишний раз.
– Я потерплю, – заверила Кьярра. – Главное, вода есть. Я ничего тут не испорчу, обещаю! И потом… Ты меня спас, и я должна тебе помочь, вот так.
– Э нет, постой! – нахмурился я. – Мы квиты – бежали-то вместе. И если на то пошло, это ты меня спасла. Я бы замерз насмерть, не согрей ты меня.
– Тем более.
– Что – тем более? Или ты рассуждаешь, как какой-то древний мудрец: раз уж спас кому-то жизнь, то обязан заботиться о нем до самой его смерти?
Я представил, как за мной до скончания дней моих будет таскаться сторожевой дракон, и невольно улыбнулся.
– Это не очень долго, – серьезно сказала Кьярра. – Люди мало живут.
– Тебя запросто могут убить, – любезно ответил я.
Она пожала плечами: мол, убьют так убьют, эка невидаль…
– Ложись-ка ты спать, – сказал я после паузы. – Время уже позднее.
– А ты?
– А я не сплю, забыла? Подумаю, что предпринять в первую очередь.
– Например? – любопытно спросила она.
– Например, неплохо было бы разыскать того, кто все это затеял. Из-за него я теперь работать не смогу спокойно!
– Почему?
Я застонал про себя и объяснил:
– Мы с тобой так шумно сбежали, что не заметить это было сложно. Нас пока не нашли,
