звуки ее оглушали сидевших в главном двусветном зале клиентов (зал был к тому же в два этажа, да еще и с хорами).
«Большая Московская гостиница» на месте «Московского трактира», конец XIX века
Для себя лично Карзинкин, не стеснявшийся тут же и обедать, дабы доказать высокое качество обслуживания, обустроил в «Большой Московской» еще и многокомнатную квартиру. Но воспользоваться ею не успел, скончавшись в 1881 году и оставив после себя трем сыновьям двадцать миллионов рублей и гостиницу в Охотном ряду в придачу.
В великолепных номерах «Большой Московской» останавливался весь цвет русской культуры конца XIX - начала XX века. Здесь жили П.И. Чайковский, Н.Г. Рубинштейн, Н.А. Римский-Корсаков, А.П. Чехов, И.А. Бунин, Ф.И. Шаляпин, С.В. Рахманинов, М.А. Балакирев, А.А. Фет и многие другие. Один из служащих «Большой Московской» вспоминал: «Чайковский гостиницу нашу любил. Приедет, бывало, днем, так часа в три-четыре, - народу в это время нет, завтраки кончились, обеды не начинались, - сядет в уголок, велит подать бутылочку лафиту и сидит один, подопрет руку и все думает о чем-то. Добрый был человек, большой доброты». Писатель Иван Щеглов как-то засиделся с Чеховым в «Большой Московской» до рассвета, настолько захватывающим вышел разговор: «Вспоминается мне, между прочим, одно полночное пиршество в “Большой Московской” гостинице в обществе А.П. Чехова и А.С. Суворина. Тема, тронутая Чеховым (о рутине и тенденциозности, заедающих современную русскую литературу и искусство) <...> оказалась, однако, чересчур обширной, и было неудивительно, что, когда мы покинули “Большую Московскую” гостиницу, на улице светало и в московских церквах звонили к ранней обедне».
Как-то Шаляпин в порыве вдохновения на исходе ресторанного пиршества вознамерился посадить Бунина на собственные плечи и отнести его в гостиничный номер, что был на пятом этаже. Писатель попытался было отказаться от такой чести, но разве совладаешь с великим русским певцом, когда он в образе? И ничего, донес.
Вслед за самим Буниным и многие его герои становились постояльцами «Большой Московской», в которой кроме отличной гастрономии «разливается струнная музыка <...>, и все покрывающие то распутно-томные, то залихватски-бурные струнные волны». Здесь же, в одном из кабинетов, окруженный коллегами по цеху, Иван Алексеевич читал отрывки из повести «Деревня». «Читал он хорошо, изображая людей в лицах. Впечатление было большое, сильное», - утверждала супруга писателя.
Вслед за Иваном Буниным многие его герои становились постояльцами «Московской гостиницы»
Ну и конечно, знаменитое московское изобилие. Чтобы описать его, нужен талант Бунина: «Розовая семга, смугло-телесный балык, блюдо с раскрытыми на ледяных осколках раковинами, оранжевый квадрат честера, черная блестящая глыба паюсной икры, белый и потный от холода ушат с шампанским», - все это вкушали герои его рассказа «Ида». Уже само перечисление деликатесов отдает патриархальностью. Где теперь эти балыки да хрустальные вазы с икрой? Хотя и гостиница была новая, и стиль ее «псевдорусский», а душа старинной Москвы из нее никуда не делась, теплилась. Писатель Борис Садовской, поступивший в университет в 1902 году, уловил эту атмосферу: «Я застал еще старую историческую Москву, близкую к эпохе “Анны Карениной”, полную преданий сороковых годов. Ее увековечил Андрей Белый во “Второй симфонии”. Трамваев не было. Конки, звеня, пробирались по-черепашьи от Разгуляя к Новодевичьему монастырю. Москва походила на огромный губернский город. Автомобили встречались как исключение, по улицам и бульварам можно было гулять, мечтая и глядя в небо. Арбат весь розовый, точно весенняя сказка. Развесистая дряхлая Воздвиженка, веселая Тверская, чинный Кузнецкий. У Ильинских ворот книжные лавочки, лотки, крики разносчиков. Слышно, как воркуют голуби, заливаются петухи. Домики, сады, калитки. Колокольный звон, извозчики, переулки, белые половые, знаменитый блинами трактир Егорова, стоявший в Охотном ряду с 1790 года. Еще живы были престарелый Забелин, хромой Бартенев, суровый Толстой. В Сандуновских банях любил париться Боборыкин. В “Большой Московской” легко было встретить Чехова, одиноко сидящего за стаканом чаю».
Вся эта музыка умолкла в 1917 году, а гостиница Карзинкина чудом переживет смутные времена, став «Гранд-отелем».
Сносят Охотный ряд, начало 1930-х годов
В 1930-х годах ее надстроят, увеличив число номеров до ста. Снесут отель лишь в середине 1970-х годов. Тогда же исчезнет с Охотного ряда бывший отель «Континеталь», перестроенный из сенатской типографии архитектором А.П. Белоярцевым по заказу почетного гражданина Н.А. Журавлева в 1887 году. Любопытно, что московские извозчики так и не научились правильно выговаривать название отеля, переделав его из «Континенталя» в «Канитель». Ресторан и номера в «Канители» были неплохие, иначе бы после 1917 года большевики не национализировали бы его под свой очередной Дом советов, двадцатый по счету.
А еще вожди пролетариата любили кино, которое крутили в «Континентале», назначив его важнейшим из искусств. В 1928 году здесь открылось «Восток-кино», вывеску которого запечатлели многие фотографы той эпохи. Это была специализированная киностудия, призванная просвещать население бывших национальных окраин Российской империи. Назывались киноленты соответственно: «Турксиб», «Зелимхан», «Игденбу» и тому подобное.
Когда красный Восток сочли окончательно просвещенным, кинотеатр приспособили для показа стереофильмов. Он так и назывался - «Стереокино», в нем создавалась иллюзия объемного изображения. Это был один из первых широкоэкранных кинотеатров Москвы. Киносеансы шли с утра до вечера и начинались каждый час.
Дом СТО и гостиница «Москва» уже построены, конец 1930-х годов
Еще в 1932 году в Охотном ряду сидела редакция юмористического журнала «Крокодил», куда носили свои рассказы Илья Ильф и Евгений Петров. И вот в один прекрасный день, когда авторы явились в редакцию «Крокодила» с новой рукописью, перед ними предстала следующая картина: «Сотрудники стояли в шляпах, а курьеры, кряхтя, уносили столы на тумбах, пишущие машинки и прочую утварь.
- Идем отсюда скорее, - сказал редактор, - наш дом сносят. Здесь будет гостиница Моссовета на тысячу номеров. И действительно, дом уже обносили забором». Необходимость благоустройства Охотного ряда назрела еще в начале XX века. А уж после 1917 года в большевистской Москве все эти лавки да рыбные и мясные ряды, купеческие трактиры, воспетые Гиляровским, выглядели сущим анахронизмом. По замыслу вождей победившего пролетариата на том самом месте, где нынче взгромоздилась гостиница «Москва», должен был вознестись Дворец труда. В Петербурге тоже был
