— Спасибо, — сказал он. — Спасибо, ты спас меня.
Каладин хрюкнул, проверяя его ногу.
— Ты выздоровеешь, но еще несколько недель не сможешь ходить. Я принесу для тебя еду из столовой.
— Спасибо, — прошептал Хоббер, стискивая руку Каладина. Похоже, он действительно был очень взволнован.
Улыбка отогнала тьму, боль и раздражение растаяли. Отец описывал такие улыбки. Лирин стал хирургом не из-за таких улыбок, но ради них оставался им.
— Отдыхай, — сказал Каладин, — и держи рану в чистоте. Мы не хотим привлекать спренов горячки. И скажи мне, если увидишь хотя бы одного. Они маленькие и красные, похожие на крошечных насекомых.
Хоббер энергично кивнул, и Каладин перешел к Даббиду. Юноша выглядел так же, как и день назад — он сидел, уставившись вперед невидящим взглядом.
— Он сидел так же, когда я лег спать, сэр, — сказал Хоббер. — И, похоже, не шевелился всю ночь. У меня мороз по коже от его вида.
Каладин щелкнул пальцами перед лицом Даббида. Тот вздрогнул, поглядел на пальцы Каладина, и, когда Каладин повел рукой, его взгляд устремился за ней.
— Мне кажется, его ударили по голове, — сказал Хоббер.
— Нет, — покачал головой Каладин. — Шок после сражения. Пройдет.
Надеюсь.
— Ну, если вы так говорите, сэр. — Хоббер почесал голову.
Каладин встал и полностью открыл дверь, впустив внутрь свет. День стоял ясный, солнце только что поднялось над горизонтом. Из лагеря доносились звуки молота, кузнецы начинали работать очень рано. В стойлах трубили чуллы. Воздух, прохладный, даже холодный, как ночью. Но пахло свежестью. Весенняя погода.
Ты встал, сказал себе Каладин. Теперь ты должен действовать как всегда. Он заставил себя выйти наружу и сделал несколько растяжек, хотя тело протестовало против каждого движения. Потом проверил свою рану. Не так плохо, но может пойти заражение.
Шторм побери этого аптекаря! подумал он, набирая полный ковш воды из бригадной бочки и промывая рану.
И немедленно пожалел о злой мысли. Что должен был сделать престарелый аптекарь? Подарить ему антисептик? Уж если и ругать кого-то, то кронпринца Садеаса. Рана получена из-за Садеаса, и он же запретил хирургам давать лекарства мостовикам, рабам и слугам из низших нанов.
К тому времени, когда он закончил растяжки, некоторые бригадники вышли попить. Они собрались около бочки, выжидающе глядя на Каладина.
Нечего делать. Выпятив челюсть, Каладин подошел к складу и нашел перекладину, которую таскал вчера. Плотники еще не приколотили ее к мосту, так что Каладин поднял ее и пошел с ней к бараку. Там он начал заниматься, так же как и день назад.
На этот раз он не мог идти быстро. Большую часть времени он ходил, не торопясь. Но работал, и боль притихла. Голова прошла совсем. Ноги и плечи еще болели, глубокое истощение тоже никуда не делось, но он ни разу не споткнулся.
Занимаясь, он проходил мимо других бараков. Люди перед ними ничем не отличались от Четвертого Моста. Те же самые кожаные жилеты, все в пятнах пота, надетые на голое тело или изодранную рубашку. Главным образом иностранцы из Тайлена или Ведена: неопрятная внешность, небритые лица, испуганные глаза. Некоторые смотрели на Каладина с неприкрытой враждебностью. Наверное, боялись, что бригадиры заставят их повторять его упражнения.
Он надеялся, что кто-нибудь из Четвертого Моста присоединится к нему. В сражении они слушались его и даже помогли с ранеными. Напрасная надежда. Одни бригадники смотрели, а другие не обращали внимания. И никто не присоединился.
В конце концов появилась Сил, приземлилась на конце перекладины и стала разъезжать на ней, как королева в паланкине.
— Они говорят о тебе, — сказала она, когда он проходил мимо барака Четвертого Моста.
— Ничего удивительного, — заметил Каладин, тяжело выдохнув.
— Некоторые считают тебя сумасшедшим, — продолжала она. — Вроде того человека, который сидит и смотрит в пол. Они говорят, что напряжение от боя повредило твой ум.
— Быть может, они правы. Но я не думал об этом.
— Что такое сумасшествие? — спросила она, прижав одну ногу к груди, ее дымная юбка колыхалась вокруг бедер и исчезала в тумане.
— Когда люди думают неправильно, — ответил Каладин, радуясь разговору, который отвлекал его.
— Люди никогда не думают правильно.
— Сумасшествие хуже, чем нормальность. — Каладин улыбнулся. — Оно зависит от людей вокруг тебя. Насколько ты отличаешься от них? Тот, кто резко выделяется, считается сумасшедшим, по-моему.
— То есть это просто… твой выбор — стать таким? — спросила она.
— Да, хотя и не так активно. Но это хорошая мысль.
Какое-то время она сидела и думала.
— Каладин, — наконец сказала она, — почему люди лгут? Я понимаю, что они лгут, но не понимаю почему.
— Множество причин, — ответил Каладин, вытирая пот со лба свободной рукой, а потом поправляя перекладину.
— Это сумасшествие?
— Я бы не сказал. Все так делают.
— Тогда вы все немного сумасшедшие.
Он улыбнулся.
— Да, возможно.
— Но если все делают так, — сказала она, наклоняя голову к колену, — тогда тот, кто так не делает, сумасшедший, верно? Разве не это ты сказал раньше?
— Да, ты права. Но я не думаю, что есть человек, который никогда не лгал.
— Далинар.
— Кто?
— Дядя короля, — сказала Сил. — Все говорят, что он никогда не лгал. Даже твои бригадники иногда говорят об этом.
Точно. Терновник. Каладин слышал о нем, когда был еще мальчишкой.
— Он светлоглазый. А значит, врет.
— Но…
— Они все одинаковы, Сил. Чем благороднее они снаружи, тем больше испорчены изнутри. Это все притворство.
Он замолчал, удивляясь силе собственной горечи.
Шторм тебя побери, Амарам. Ты сделал меня таким.
Он слишком часто горел, чтобы доверять пламени.
— Не думаю, что люди всегда были такие, — сказала она рассеянно, на ее лице появилось отсутствующее выражение. — Я…
Каладин ждал продолжения, но не дождался. Он опять прошел мимо Четвертого Моста; многие из его людей расслабились, прислонившись стеной к стене барака, — они ждали, когда полуденная тень накроет их. Редко кто сидел внутри. Сидеть внутри весь день слишком печально, даже мостовику.
— Сил, — наконец не выдержал он. — Ты хотела что-то сказать?
— Кажется, я слышала, как люди говорили о временах, когда не было лжи.
— Рассказывают истории, — сказал Каладин, — о временах Герольдов, когда люди были связаны честью. Но ты всегда найдешь бардов, рассказывающих истории о лучших временах. Вот, посмотри. Человек присоединяется к новому взводу солдат, и что говорят ему в первую очередь? О том, каким замечательным был старый взвод! Мы помним плохие времена и хорошие, забывая, что по большей части времена ни плохие, ни хорошие. Просто времена.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
