Каладин глубоко вздохнул и пошел к нему, Камень за ним. Сил спрыгнула с плеча и носилась в воздухе, танцуя во внезапном порыве ветра. Тефт посмотрел вверх, заметив, что Каладин и Камень идут к нему. Он принес с собой завтрак и ел его, один; из миски высовывался кусок лепешки.
Борода Тефта была запачкана подливой, и он какое-то время подозрительно рассматривал Каладина, прежде чем вытереть рот рукавом.
— Я люблю мою еду, сынок, — сказал он. — И ее едва хватает на одного. Но не на двоих.
Каладин присел перед ним на корточки. Камень облокотился о стену и сложил руки.
— Ты мне нужен, Тефт, — сказал Каладин.
— Я же сказал…
— Не твоя еда. Ты. Твоя верность. Твое доверие.
Мужчина постарше продолжал есть. На его лбу не было отметки раба, как и на лбу Камня. Каладин не знал, как они попали сюда. Но он знал, что эти двое помогли ему, остальные — нет. Они не полностью сломлены.
— Тефт… — начал Каладин.
— Я уже верил в своей жизни, — сказал Тефт. — Слишком много. И всегда это кончалось одинаково.
— Твое доверие обманывали? — мягко спросил Каладин.
Тефт фыркнул.
— Нет, шторм меня побери. Я предавал. Ты не можешь положиться на меня, сынок. Я принадлежу мосту, я — мостовик.
— Вчера я положился на тебя и не ошибся.
— Случай.
— Мне судить, — сказал Каладин. — Тефт, мы все сломлены, так или иначе. Других мостовиков не бывает. Я тоже потерпел поражение в жизни. Мой брат умер из-за меня.
— Тогда почему ты суетишься?
— Или так, или сдаться и умереть.
— А если смерть лучше?
Суть дела. Вот почему мостовиков не волновало, помогает ли он раненым или нет.
— Смерть не лучше, — сказал Каладин, глядя Тефту в глаза. — Так легко говорить сейчас. Но когда ты стоишь на краю и смотришь вниз, в бездонную темную яму, ты передумаешь. Как сделал Хоббер. Как сделал я. — Он заколебался, увидев что-то в глазах мужчины. — Мне кажется, ты уже смотрел.
— Да, — тихо сказал Тефт. — Да, смотрел.
— Итак, ты с нами? — спросил Камень, приседая на корточки перед Тефтом.
Нами? подумал Каладин, слабо улыбнувшись.
Тефт посмотрел между ними, думая.
— А я сохраню свою еду?
— Да, — сказал Каладин.
Тефт пожал плечами.
— Ладно, идет. Все равно это легче, чем сидеть здесь и играть в гляделки.
Каладин протянул ему руку. Тефт поколебался, но потом пожал ее.
Камень тоже протянул ему руку.
— Камень.
Тефт поглядел на него, закончил трясти руку Каладина и взял Камня.
— Тефт.
Отец Штормов, подумал Каладин. Я и забыл, что большинство из них не знают имен друг друга.
— Что это за имя — Камень? — спросил Тефт, высвобождая руку.
— Очень глупое, — сказал Камень с безразличным лицом. — Но по меньшей мере хоть что-то значит. А твое имя значит что-нибудь?
— Похоже, нет, — сказал Тефт, потирая бородатый подбородок.
— Камень не мое настоящее имя, — признался рогоед. — Но низинники его могут произнести.
— А твое настоящее имя?
— Нет, никто из вас не сможет.
Тефт поднял бровь.
— Нумухукумакиаки'айалунатор, — сказал Камень.
Тефт заколебался, потом улыбнулся.
— Ну, похоже, лучше остановиться на Камне.
Камень засмеялся, расслабляясь.
— У нашего бригадира есть план. Что-то славное и отчаянное. Он собирается провести время после полудня, таская на солнце камешки.
Каладин улыбнулся и поклонился.
— Не только камешки. Нам надо собрать растения, определенного вида. Это тростник, и он растет маленькими группами за лагерем…
Глава двадцать вторая
Мнения, руки или сферы?
Поверни слепой глаз к несчастью, и ты узнаешь, что Аона и Скай мертвы, а ведь именно они сдерживали Расщепленных. Надо помешать любому другому возвыситься и бросить вызов Райзу.
Через два дня после происшествия во время сверхшторма, Далинар вместе с сыновьями шел по каменистой земле к королевскому бассейну для праздников.
Штормстражи Далинара предсказали несколько недель весны, после которых должно было вернуться лето. Будем надеяться, что вместо него не наступит зима.
— Я побывал еще у трех шорников, — тихо рассказывал Адолин. — Все говорят по-разному. Так что, как мне кажется, даже если ремень был перерезан, он к тому времени уже протерся, от соприкосновения с другими частями седла. И все сошлись на том, что ремень разрезали, но не обязательно ножом. Скорее всего, естественный износ.
Далинар кивнул.
— И ни одного свидетельства — или даже намека — на что-нибудь странное.
— Так что все это дело — не более чем паранойя короля.
— Я поговорю с Элокаром, — решил Далинар. — Расскажу ему, что мы уперлись в стену, и пускай он сам выберет дорогу, по которой мы могли бы пойти.
— Да, это было бы здорово. — Адолин заколебался, но все-таки решился. — Отец, ты не хочешь рассказать нам о том, что произошло во время сверхшторма?
— Ничего такого, что не происходило раньше.
— Но…
— Наслаждайся вечером, — твердо сказал Далинар. — Я себя отлично чувствую. Возможно, даже хорошо, что люди увидели, как это происходит. Всякие умолчания только порождают слухи, некоторые из которых намного хуже, чем правда.
Адолин вздохнул, но кивнул.
Королевские торжества всегда происходили снаружи, у подножия холма, на котором располагался дворец Элокара. Если штормстражи предупреждали о сверхшторме — или просто ухудшалась погода — пиршество отменяли. Далинар всегда радовался возможности побыть снаружи. Несмотря на все украшения, в здании Преобразователей он чувствовал себя как в пещере.
В котловину залили воду, превратив ее в неглубокое искусственное озеро. Круглые платформы поднимались из воды, как маленькие каменные острова. Искусный миниатюрный пейзаж был создан королевскими Преобразователями, которые провели воду из ближайшей реки.
Напоминает Сказки Селы, подумал Далинар, идя по Первому Мосту.
В молодости он путешествовал по западным областям Рошара.
И Чистозеро.
Островов было пять, и ограды мостов, связывающих их, имели настолько красивые орнаменты, что после каждого пира ограды уносили, спасая от сверхшторма. Сегодня вечером медленный поток нес цветы. Время от времени проплывала миниатюрная лодка — в пядь шириной, — неся внутри себя заряженный драгоценный камень.
Далинар, Адолин и Ринарин вышли на первую платформу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
