– Я имею в виду, что не желаю делить свою жену… с незнакомцами. Вот так. Мне представляется, что ты слишком беззаботно относишься к… своему здоровью и ведешь себя неосмотрительно, – смущаясь, добавил он.
– Неужели? – осведомилась Сосия, развернувшись на каблуках, чтобы взглянуть на него с нижней площадки лестницы. – Я не требую от тебя верности, Рабино. Ты можешь искать удовольствий там, где тебе угодно. Но не мешай и мне заниматься тем же самым, ладно?
– Я не хочу быть похожим на тебя. Боюсь, может случиться всякое…
– Ну и что? От этого люди становятся только злее. Чем они мягче, тем громче визжат.
Что он разглядел в ее глазах, когда она говорила эти слова?
– Нет, Сосия, от этого они становятся лишь уязвимее. Неужели мы не можем договориться? Ты становишься… неуправляемой, на мой взгляд. Я боюсь за тебя.
– Или, вернее, боишься меня, а?
Она улыбнулась и повернулась, собираясь уходить.
– Куда ты идешь?
– Ты действительно хочешь это знать?
Рабино покраснел и покачал головой, после чего нервно облизнул губы.
– Хороший мальчик, – сказала она. – Быть может, теперь я и не уйду.
Он отшатнулся и уже готов был выкрикнуть: «Нет! Я хотел совсем не этого!» – но тут загудел церковный колокол Сан-Тровазо. Сосия, похоже, вспомнила о чем-то. Вздрогнув, она быстрым шагом направилась к двери. Рабино почувствовал, как по спине у него стекает струйка холодного пота.
* * *
Сосия, направляясь к Доменико Цорци, изумленно покачивала головой, поражаясь бестактности Рабино. Какой смысл оговаривать условия их сожительства после стольких лет брака?
А потом она улыбнулась про себя, вспомнив, что Доменико Цорци пообещал сегодня сделать ей подарок: у нее появится собственный экземпляр Катулла.
Часом позже, честно заработав его, она стояла с печатной книгой в руках. Доменико своим худым телом прижимался к ней сзади, лаская ее груди и целуя в шею.
– Тебе нравится? – поинтересовался он. – Разве она не прекрасна?
– Великолепна. Над заглавными буквами работал Фелис Феличиано?
– Да. Я нанял его, чтобы он разукрасил напечатанные страницы. Ты знакома с ним?
– Все знают Фелиса, – пробормотала она, подаваясь ягодицами ему навстречу.
Доменико нервно вздрогнул. В ее голосе ему послышалось нечто такое, что вызвало у него неприятные подозрения. Доменико, считавший себя самым образованным из всех аристократов Венеции, признавал, что не является настоящим поборником равноправия. Ему претила мысль о том, что он делит ее с писцом, пусть даже это был сам несравненный Фелис Феличиано, а их женщина вдобавок – обыкновенная чужестранка. Он попытался сосредоточиться на грудях Сосии, накрыв их обеими руками и прижимая ее к себе вместе с книгой.
– Береги ее. Ты же знаешь, что она – особенная.
– Да, очень необычная. И тебе известно, как я ценю это. Мне всегда хотелось иметь свой собственный экземпляр.
– Кстати, – сказал Доменико, – я бы как-нибудь взглянул на твои стихи.
На лице Сосии отразилось неприкрытое изумление, а Доменико настаивал:
– Я знаю, что ты всегда носишь с собой книгу в кожаной обложке, которую я подарил тебе как раз для этой цели. Не нужно стесняться своих работ, ты можешь спокойно показать мне их. А вдруг у тебя есть талант?
Взгляд ее метнулся к кожаному дневнику, лежавшему на полке рядом с аккуратно сложенной одеждой.
– Я еще не готова, – отказалась она. – Давай пока остановимся на Катулле.
Сосия оглянулась, ища его губы, осторожно положила книгу и притянула его к себе.
Доменико вновь изготовился, а Сосия с улыбкой закрыла глаза. Он опять повернул ее спиной к себе, возвышаясь над нею, словно богомол, и долго двигался в ней.
«Вот так, хорошо, – думал Доменико, – я доставляю ей подлинное наслаждение».
«Эта книга, – улыбалась про себя Сосия, – стала моей настолько, что он даже не может себе этого представить».
Отпечатанная на прекрасной болонской бумаге Венделином, с заглавными буквами, нарисованными Фелисом, отредактированная Бруно, она принадлежала ей больше, чем кому-либо другому.
* * *
Монахини выразили Бруно свое беспокойство относительно его сестры, намекнув на ее неподобающее поведение. Кроме того, они заметили, что Джентилия бывает в городе чаще, чем того следовало ожидать. Он же изрядно удивился, узнав о том, что она вообще покидает остров. Чем она занимается в Венеции? К нему, во всяком случае, она не приходила ни разу. Мысль о том, что она одна бродит по улицам, изрядно встревожила его, поскольку Венеция была явно неподходящим и опасным местом для неопытной молодой девушки, да еще и страдающей некоторой неуравновешенностью.
Ему написала мать настоятельница, спрашивая у него, не было ли у них в роду умственных расстройств или мозговой лихорадки. Бруно содрогнулся при мысли о том, что невоздержанность сестры в речах могла сделать достоянием гласности его отношения с Сосией или, еще хуже, те запретные чувства, которые она питала к нему самому. Он решил, что пока не узнает, как в точности обстоят дела, не станет появляться на Сант-Анджело.
Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что Джентилия никому не расскажет о том, как Сосия изуродовала картину: она обещала ему хранить молчание и ни за что на свете не нарушила бы слова.
– Пожалуйста, поезжай к ней, – попросил он Фелиса. – А потом расскажешь мне, что тебе удалось выяснить.
Итак, Фелис Феличиано отправился навестить Джентилию, и уже не в первый раз. Бруно нравилось, когда он приезжал к ней, а у него было много причин для того, чтобы сделать Бруно приятное.
Когда он прибыл в монастырь, она плела кружева, сидя на своем излюбленном месте во дворе и не обращая внимания на палящее солнце. Фелис заметил, что, пока они разговаривали, под пальцами Джентилии, которая не поднимала на него глаз, оживали коварные геральдические животные – орлы, грифоны и львы в коронах. Она не пожелала отвечать на его вопросы о своих отлучках из монастыря, ограничившись общими замечаниями о погоде и своем пищеварении.
Джентилия недолюбливала Фелиса и всегда с подозрением относилась к его частым визитам. Он никогда не говорил того, что заинтересовало бы ее, отпуская лишь критические замечания относительно красоты других монахинь и настойчиво расспрашивая ее о Бруно.
Она решила воспользоваться Фелисом так же, как он использовал ее, и постараться выкачать из него побольше сведений.
– Расскажи мне о Сосии Симеон, – требовательно попросила она, метнув на него быстрый взгляд, в котором, как она воображала, невинное любопытство смешивалось с рано развившейся проницательностью.
