Тяжесть монет напомнила ей о Фелисе, который никогда не платил ей, ни деньгами, ни тем, что было ей по-настоящему нужно, – комплиментами. Сейчас она пойдет в «Стурион» и найдет его. И плевать, что она вспотела после трудов неправедных, а Фелис очень не любит, когда от нее исходят обыденные человеческие запахи.
Ощутив укол боли в животе, она вдруг сообразила, что визит ее вряд ли будет сочтен желанным, поскольку приглашения она не получила, а причиной этого стал тот факт, что она была не единственной любовницей, навещавшей Фелиса в Locanda. Наверняка на кровати под ним лежала и другая женщина, которая так же видела, как он смотрит на нее сверху вниз, ощущала, как его тело напряженно движется в ней, и слышала, как он судорожно стонет, изливаясь в нее. Она увидела своих соперниц; все они, без сомнения, были блондинками, тогда как сама она оставалась брюнеткой, и пальцы их отличались мягкостью, в то время как у нее они были очень твердыми.
Надевая накидку и башмаки, Сосия дала волю своему воображению. Быть может, даже сегодня утром Фелис провел время с прекрасной хозяйкой гостиницы. Сосия представила, как он развязывает тесемки ее зеленого атласного платья и накрывает ладонями ее мягкие большие груди, любуясь отметинами, которые оставляют его холеные пальцы с безупречными ногтями. Потом его руки медленно скользят ниже и ложатся ей на бедра, после чего он резко разворачивает ее и притягивает к себе, входя в нее. Быть может, в этот самый момент он звонит в колокольчик, призывая коридорного, по-прежнему терпеливо двигаясь в ней. Когда же мальчишка приходит на его зов и растерянно замирает в дверях, он манит его к себе, задирает ему тунику и высвобождает из штанов его маленький член. Не меняя своего волнообразного ритма, он берется за маленький розовый хоботок, притягивает коридорного ближе и вдруг с чрезвычайной ловкостью отступает на шаг и направляет мальчика туда, где только что находился сам. Женщина, убаюканная до бесчувствия, благодарно улыбается в знак того, что оценила замену, и продолжает выгибаться, ровно и мягко, совсем как раньше. И только когда мальчик содрогается и изливается в нее, Фелис оттаскивает его в сторону и вновь занимает его место. Мальчик, обессиленный, опускается на пол, глядя, как Фелис и его любовница завершают акт.
А потом Катерине ди Колонья, в отличие от Сосии, будет позволено приласкать и поцеловать Фелиса в мягкие и нежные, покрытые легким пушком уши.
Картина, представшая перед внутренним взором Сосии, огорчила ее до чрезвычайности, но и возбудила одновременно, так что дыхание ее стало прерывистым и хриплым. Ей захотелось со всех ног броситься в «Стурион», чтобы как можно быстрее оказаться там, на месте происшествия, где столь вольготно разгулялось ее воображение. С нею Фелис никогда не проделывал таких восхитительных штучек! Но потом она вспомнила, что сегодня среда и что у нее имеются более неотложные дела.
– Будь ты проклят, Фелис, – прошипела она. – Jebo bi guju u oko, он готов трахнуть и змею в глаз.
Она подошла к armadio[167], достала оттуда топор и с одного удара вынесла замок на входной двери. Закутавшись в накидку, она двинулась по изнемогающей от жары calle на свидание с Николо Малипьеро и мальчишками из церкви Святого Иова, старательно обходя стороной широкие улицы и лавки тех, кто имел причины быть благодарным ее супругу.
Травы, забытые ею, так и остались кипеть в кастрюльке на решетке над очагом, но она вспомнила о них лишь тогда, когда остановилась, чтобы почесаться и унять зуд, мельком подумав, а не загорится ли их жилище до того, как Рабино вернется домой.
Глава седьмая
…Если о добрых делах вспоминать человеку отрадно В том убежденьи, что жизнь он благочестно провел, Верности не нарушал священной, в любом договоре Всуе к богам не взывал ради обмана людей, – То ожидают тебя на долгие годы от этой Неблагодарной любви много веселий, Катулл.
На рассвете Венделин пришел на мыс, на котором располагалось здание таможни. Он так и не смог уснуть у себя в кабинете, где в последнее время частенько оставался на ночь. Темные круги под глазами жены навели его на мысль, что будет лучше, если он позволит ей спать одной, чтобы его присутствие не тревожило ее чуткий сон.
Однажды вечером он решился тайком проследить за нею, подкравшись к soggiorno, где она сидела у очага, баюкая на руках их сына. И вот тогда-то он увидел привычную картину: руки ее ласково прикасались к малышу, глаза ее увлажнились от любви, и голос у нее подрагивал от сдерживаемых эмоций, когда она негромко напевала колыбельную их спящему сыну.
На мгновение Венделин приревновал супругу к собственному ребенку, но уже в следующий миг, охваченный чувством вины, постарался прогнать от себя эти недостойные мысли. Он не сводил с жены глаз, подметив, как огонь в очаге теплым светом касается ее пробора, который он так любил целовать, задержал взгляд на изгибе тонкого запястья, которое он так часто растирал, и на пухлой нижней губке, что так любил брать своими губами. Тоска о ней поднялась у него в груди, словно пенка на закипающем молоке. Он непроизвольно шагнул вперед, и его тень скользнула в комнату впереди него. Жена его съежилась и в ужасе отпрянула от окна. Подхватив малыша на руки, она поспешно вышла из комнаты. Проходя мимо него, она зацепила его краем юбки. Он потянулся к ней, чтобы ощутить прикосновение хотя бы ткани, согретой теплом ее тела. Но серый лен выскользнул у него из пальцев, и он остался один, ловя руками пустоту и спрашивая себя, что сталось с теми платьями, которые она носила прежде, – ярких расцветок, из мягкой ткани. Теперь она одевалась, как монахиня, словно радость жизни стала для нее недоступным удовольствием.
И потому он не стал тревожить ее, вернулся к себе в кабинет и запер дверь, глядя на свое замечательное дамасское бюро в поисках утешения. Немного погодя, еще до наступления рассвета, Венделин поднялся с дивана, вышел из дома и отправился на свою уже ставшую привычной долгую прогулку по городу.
У таможенного поста он остановился, глядя на волны, которые плавной чередой накатывались на берег, словно вылепленные рукой неведомого скульптора. В прежние времена Люссиета очень не любила, когда он ходил к башне Dogana[168], поскольку в народе шептались, что как раз под крайним выступом мыса начинается самая глубокая подводная пещера в лагуне. Там обитает жуткая тварь, и в безлунную ночь можно увидеть, как она свивает свои кольца под водой. Говорят, иногда она поднимает над водой голову, большую, как у лошади, и на лету глотает морских чаек. А потом тело ее ритмично пульсирует и сокращается, видимое сквозь толщу воды, пока она переваривает добычу.
