заявление отвлекло меня от моих личных беспокойных мыслей и заставило решительно посмотреть на нее.
— Ты снова не веришь мне! — сказала она, слегка топнув ногой. — Еще раз не поверишь, Аллан, и я клянусь, что ты падешь передо мной ниц и будешь целовать мои ноги и шептать всякие глупости, которые мужчина шепчет женщине, так что потом ты не сможешь без стыда вспомнить этот день.
— О нет, — перебил я торопливо. — Уверяю, что ты ошибаешься, я верю каждому твоему слову, которое ты сказала или скажешь, честное слово.
— Ты лжешь. Это еще одна ложь из множества других? Продолжай.
— Что продолжать? — эхом отозвался я. — А что касается послания Зикали… — Тут я замолчал.
— Мой разум напомнил мне, что знахарь хотел что-то узнать о каком-то великом предприятии — будет ли оно удачным, но его детали он сообщит только тебе. Повтори мне все.
Так, втайне довольный, что удалось уйти от более опасных тем, я вкратце рассказал ей все, что знал об истории старого колдуна и его вражде с королевским домом зулусов. Она слушала, внимая каждому слову, затем сказала:
— Итак, Зикали хочет знать, победит ли он или окажется побежденным, именно поэтому он отправил тебя в это путешествие. Но я не могу сказать этого, потому что не имею ничего общего с предприятием, которое кажется для него таким важным. Но поскольку я обязана ему за то, что он прислал сюда черного человека с топором, чтобы победить моих врагов, и тебя, чтобы осветить ненадолго мое одиночество, я постараюсь. Поставь эту чашу передо мной, Аллан. — Она указала на мраморную треногу, на которой стоял сосуд, наполовину наполненный водой. — И подойди, сядь рядом со мной и посмотри в него. Потом скажи, что ты видишь.
Я последовал ее указаниям и склонил голову над водой, пристально глядя туда в положении человека, которому будут мыть голову.
— Это довольно глупо, — сказал я униженно, потому что в этот момент, как мне показалось, узнал царицу Савскую[405], поскольку никаких других духов во мне не было. — Что я должен увидеть? Я ничего не вижу.
— Посмотри снова, — сказала она, и вода затуманилась.
Затем возникла картинка. Я видел внутренний двор кафрского дворца, слабо освещенный единственной свечой, которая находилась в горлышке бутылки. Слева от двери стоял остов кровати, на нем лежал связанный умирающий мужчина, в котором, к моему ужасу, я узнал Кечвайо, короля зулусов. У кровати стоял другой человек, — (и тут я постарел на несколько лет), — он, склонившись над кроватью, что-то шептал в ухо умирающему. В гротескной фигуре я узнал Зикали, Открывателя дорог, чьи светящиеся злые глаза были направлены на испуганное и измученное лицо короля. Все, что случилось потом, я описал в книге «Все кончено».
Я описал Айше все то, что видел, и, пока я это делал, картинка в сосуде исчезла, ничего не осталось, лишь чистая вода в мраморной чаше. Эта история, казалось, не заинтересовала ее, она отклонилась и зевнула.
— Это хорошее видение, Аллан, — сказала она равнодушно, — и очень далекое. Ты не можешь увидеть того, что происходит на Солнце или других звездах, а те изображения, что ты увидел в воде, ничего не говорят о картинках в глазах женщины. И все это случается в течение одного часа. Дела дикарей не касаются меня, и я ничего больше не знаю об этом. Хотя мне кажется, что колдун, твой друг, будет доволен тем, что ты увидел. На этой картине король, которого он ненавидит, лежит умирающий, а он сам что-то нашептывает ему на ухо, и ты видишь его конец. Что еще ему нужно? Скажи ему это, когда вы встретитесь, а еще скажи, чтобы в будущем он меня больше не беспокоил, потому что я не люблю просыпаться и слушать его невнятную болтовню и фантазии дикарей. В самом деле, он хочет слишком много. И довольно о нем и его темных делах. Ты хотел получить желаемое удовольствие, и вы все его получили.
— Даже более чем, — вздохнул я.
— Я думаю, что урок, который тебе преподнесли, не слишком тебе понравился. Удовлетворись тем, что это обычное дело. Разве ты не испытываешь горечи после того, как все твои желания удовлетворены? Поверь мне, мужчина не может быть счастлив, пока не достигает земли, где нет никаких удовольствий.
— Это то, чему учит Будда[406], Айша.
— Да, я очень хорошо помню учение этого мудрого человека, который, без сомнения, нашел ключ к Воротам правды, только лишь ключ, хотя их много, этих ключей. Да, мужчина должен познать удовольствие, потому что без них, одетое в борьбу, надежды, страхи и в саму жизнь, человечество может вымереть. Но это не является желанием Господина жизни, который хочет нянчить души своих слуг, в чьих руках находятся мечи добра, и я придам им форму, соответствующую каждому. Так получается, Аллан, что то, что мы считаем худшим, обычно лучшее для нас. Зная это, мы умнеем, а горечь уходит от нас сквозь слезы.
— Я часто думал об этом, — сказал я.
— Я не сомневаюсь в этом, Аллан, и, хотя мне нравится подшучивать над тобой, я знаю, что ты разделил со мной мою мудрость, хотя бы маленькую ее часть, которую не собрать за несколько лет. Я знаю и то, что у тебя доброе сердце, которое стремится ввысь, и знаю, что ты мой друг, потому что нашла в тебе друга, я думаю, не в последний раз. Заметь, Аллан, я сказала «друг», а не «любовник», что гораздо значительней. Потому что, когда любовь умирает вместе со страстью плоти, разве не остается дружба, которая хранит незабываемые воспоминания? Как могут потом встречаться любовники, если они только любовники? Я думаю, что с разочарованием, потому что смотрят в пустые души друг друга. Или даже с глубоким неудовольствием.
— Значит, мудрость должна найти их, чтобы превратить в друзей, потому что иначе они
