– Конечно, помню, – ответил Дикерсон. – Я с самого начала был против такой практики.
– Я тоже, сэр, – сказал Блэйк. – Все это произошло из-за ошибок вашего предшественника, который неправильно понял чьи-то указания из Белого дома. Но такого больше не повторится. Самое главное для нас в настоящее время – не упустить Никарагуа и вообще не оступиться в Центральной Америке. Мы будем выглядеть очень глупо, если в день победы в столице Никарагуа окажется не наш кандидат.
– Мне об этом никто не говорил, – сказал Дикерсон. – Почему мне никто не прояснил обстановку заранее?
– Не было необходимости прояснять вам обстановку заранее, – сказал Блэйк.
– Но ведь я окружной директор!
– А вы знаете, сколько окружных директоров за последние десять лет оказались двойными агентами?
– Блэйк, если ты хочешь сказать…
– Ни в коем случае, сэр! Я просто хотел указать на то, что в последнее время отмечены случаи утечки важной информации, и теперь все данные сообщаются только тем, кому об этом полагается знать.
– Ладно. Ситуация постепенно проясняется. Наше оружие уходит партизанам через Гусмана.
Блэйк сделал движение головой, которое можно было принять за кивок.
– И в этот раз ожидается отправка довольно большой партии.
Теперь Блэйк два раза моргнул, что можно было посчитать за знак согласия.
– Но теперь в деле оказался замешан какой-то Охотник, – заметил Блэйк.
– Все указывает именно на это, – согласился Дикерсон.
– Раз вы прибыли сюда из Вашингтона, – сказал Блэйк, – то, может быть, в курсе нашей новой политики по отношению к Охоте?
– Может быть, – сказал Дикерсон.
Ему не хотелось признаваться, что он ни разу не видел своего нового шефа и даже не знал, как того зовут. Он лишь несколько раз получал от него инструкции по телефону, и то лишь после обмена сложными кодами, меняющимися каждый день. Дикерсон несколько секунд не мигая смотрел на Блэйка, и агенту стало не по себе. Наконец он сказал:
– Блэйк, ты ведь причисляешь себя к старой гвардии, воспитанной на идеологии, правда?
– Думаю, вы можете считать меня идеологическим агентом, – ответил Блэйк. – Да, у меня есть свои принципы, но я действую очень гибко. Действовать согласно обстановке – вот мой девиз!
– Очень хорошо. Именно поэтому ты до сих пор на службе. Все вокруг постоянно меняется.
– Да, сэр.
– Меня сюда направили из Вашингтона. Я могу кого угодно набирать в свой отдел и могу кого угодно уволить.
– Да, сэр.
– Запомни, Блэйк, никакая идеология нам тут не нужна. По крайней мере при этой администрации. Думаю, что раньше ты хорошо работал, хотя меня это абсолютно не интересует. Все было связано с идеологией, в которой мы больше абсолютно не заинтересованы. Так что больше никакой идеологии, понятно? У нас теперь другие принципы.
– Да, сэр. А какие это другие принципы?
– Новая администрация заинтересована в прагматизме и финансовой самоокупаемости.
– Простите, сэр?
– Чем бы мы ни занимались – я имею в виду все федеральные учреждения, – нужно приносить прибыль.
– Это понятно.
– И чем больше мы будем стараться, тем больше у нас будет прибыли.
– Конечно, сэр. Я полностью согласен с нашими новыми принципами. Я всегда верил в то, что финансовая ответственность – единственная дорога к счастью.
– Наше агентство тоже должно приносить прибыль.
– Разумеется. Это секретная директива, не так ли? Я просто хочу быть уверен, что понял вас абсолютно правильно. Я вполне готов работать в таких условиях. К тому же, честно говоря, у нас уже случались подобные прецеденты. Я работал на прибыль и при старой администрации, по крайней мере некоторое время.
– Может, ты и работал, – заметил Дикерсон, – но не в таком масштабе, в каком мы собираемся работать теперь. Теперь целесообразность любой операции будет определяться лишь объемом вероятного дохода.
– Что вы хотите, чтобы я сделал с Охотником?
– Узнай, кто он такой, держи его под наблюдением, но не трогай. По крайней мере до тех пор, пока не получишь инструкции на этот счет.
Глава 38
Мерседес поселилась в маленьком домике, принадлежавшем Багамской корпорации, посреди миниатюрных джунглей. Вокруг росли банановые пальмы, эвкалипты и другие экзотические деревья. На веранде стояли кресла-качалки. Защищенный от шума тропической растительностью, домик утопал в тиши, которую лишь изредка нарушало жужжание огромных насекомых.
– Присаживайся в кресло-качалку, – сказала Мерседес. – Я приготовлю что-нибудь выпить. Как насчет легкого коктейля из рома?
Блэквелл уселся в кресло, и оно приятно затрещало. Он забросил ноги на перила – судя по истертой поверхности, ему не первому пришла в голову подобная идея. Сложив руки за головой, он вздохнул. Стояла невыносимая жара, и он чувствовал себя усталым. Однако он с удивлением обнаружил, что это была приятная усталость. В воздухе пахло влажными гниющими листьями. Казалось, Флорида принадлежала к другой эпохе и вот-вот могла вернуться обратно в палеозойскую эру. Золотистые лучи солнца пробивались через сплетения ветвей и лиан. Мерседес вернулась через пару минут, держа в руках два запотевших бокала с янтарной жидкостью. Блэквелл отпил из бокала и почувствовал, как на него снизошла благодать. Золотистый день постепенно уступал место бархатному вечеру.
Через несколько часов Мерседес спросила у Блэквелла:
– А чем ты занимаешься, кроме продажи оружия?
Блэквелл погладил Мерседес по голове, покоившейся на его плече. Они лежали в огромной двуспальной постели Мерседес. В спальне было темно, и лишь в гостиной горела неяркая настольная лампа. Часы показывали половину первого ночи. В окне темнели силуэты пальм.
– А ты умеешь хранить секреты?
– Конечно.
– У меня в Нью-Йорке школа карате.
Глава 39
– Еще раз рыпнешься, и я тебя урою, – сказал с телеэкрана Клинт Иствуд. [18]
– Классная фраза, – сказал Фрамиджян. – Она мне всегда нравилась. «Я тебя урою». Круто сказано. Правда, крошка?
Сидевшая в кресле Розалия устало приоткрыла глаза.
– Отличная фраза, дорогой, но ты уже третий раз мне об этом говоришь.
– Ну и что? – удивился Фрамиджян. – А тебе, парень, нравится эта фраза?
Поляк сидел в кресле напротив, уронив голову на грудь. Стрелки часов показывали половину четвертого утра, и он уже забыл, когда спал в последний раз. Он медленно поднялся, зевнул и с хрустом потянулся.
– Да, неплохо сказано. Но с меня хватит фильмов.
– Может, поиграем еще в джин-рамми?
Поляк отрицательно покачал головой:
– Я думаю, пора наконец поспать.
– Вот это замечательная мысль, – воскликнул Фрамиджян. – Если хочешь, можешь занять комнату для гостей. Там стоит кровать с японским водяным матрацем. Будешь спать как младенец. А мы с Розалией ляжем в своей спальне. Что ты об этом думаешь?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
