Результаты наших усилий обнадеживали: осушив носовые внутренние цистерны, давая порциями сжатый воздух в первую балластную цистерну, а также действуя горизонтальными рулями (когда шли полным ходом), мы за двадцать минут опустились всего лишь на 10 метров. Иначе говоря, погружались со скоростью один метр в две минуты. Это не так уж плохо (аварийный провал на глубину достигает скорости погружения метр в секунду). Чрезвычайно важно, что мы не допустили дифферента на нос, случись это - лодка провалилась бы в бездну. А под килем еще много. Подбитый самолет, тянущий до аэродрома, прижимает к земле, нас же засасывает в пучину.
После удара о скалу прошло с полчаса. Мы находились на 80-метровой глубине. Удерживать лодку от погружения становилось все труднее и труднее. Мы теперь тонули в два раза быстрее, чем вначале. Однако доклады штурмана успокаивали - мы подходили к прибрежному шельфу.
- Под килем пять метров!
- Стоп оба электромотора!
Под днищем зашуршало, сильно качнуло вперед, и лодка остановилась. Дифферент медленно отошел на корму. Лодка легла на подъеме в сторону берега: нос - выше, корма - ниже. Стрелки часов показывали 11.25.
- Прекратить все работы, соблюдать тишину!
Мы притаились, ожидая ухода нашего преследователя. Старший акустик Фуртас докладывал о происходящем наверху. Да и я сам, надев запасную пару наушников, отлично слышал, как противолодочный корабль метался в море, беспорядочно сбрасывая глубинные бомбы. Видимо отчаявшись восстановить контакт, направился на запад. Когда он подошел к мысу Нордкин, где мы позавчера поставили мины, раздался взрыв, шум винтов резко оборвался и наступила тишина. Стало ясно охотник за подводными лодками прекратил свое существование. Жаль, что мы не видели это собственными глазами, без чего трудно доказать его гибель{26}.
Итак, мы можем наконец заняться своими делами, а они, прямо скажем, незавидные: лодка лежит на большой глубине, в носу глубиномер показывает 110, в корме- 120 метров{27}. Уровень воды во втором отсеке доходит до третьего яруса коек, ее здесь более 70 тонн, в то время как продуть остатками сжатого воздуха можно только около 10; в двух носовых отсеках находится тринадцать человек экипажа и в третьем, хотя и не затопленном, еще пять; пробоина остается незаделанной, и прекратить поступление воды пока не представляется возможным.
Мы лежим у норвежского берега, занятого фашистами. Командование флота и бригады ничего не знает о нас и не может прийти к нам на помощь.
* * *
Когда лодка легла на твердый грунт, во втором отсеке встрепенулись: нет, не все потеряно! Надежда есть! А вода по-прежнему теснила людей к переборке. "Что делать?" - размышлял Острянко. Он поднял из-за рун-дучка чью-то записную книжку, вырвал из нее чистый сухой лист и написал на нем несколько слов. Через минуту его записку, приставленную к стеклянному глазку на переборочной двери, уже читали в первом отсеке. Но в том отсеке все знали и без записки, все видели и слышали (переборка между отсеками была легкой) и горели желанием прийти на помощь товарищам.
Вскоре в верхней части переборки открылась горловина, служащая для перегрузки торпед, и из нее показался старшина группы торпедистов мичман Александр Пухов. Не успел он и рта раскрыть, как выглядывавший из-за его плеча старшина 2-й статьи Доможирский, нетерпеливый и горячий, крикнул:
- Братцы! Переходите к нам!
Это был приказ, исходивший от командира лодки.
Все, кто находился во втором отсеке, промокшие и усталые, перебрались в первый. Здесь торпедисты Пухов, Доможирский, Крошкин, Хоботов и Фомин, матросы других специальностей Бабошин, Матвейчук и ученик-рулевой Егоров приняли друзей, предложили сухое белье. Возглавил группу подводников двух отсеков командир БЧ-2-3 старший лейтенант Шапаренко.
Их было теперь тринадцать. Почти половина - коммунисты, остальные комсомольцы. Люди, преданные Родине и народу, готовые самоотверженно исполнить свой воинский долг. Михаил Матвеевич Шапаренко в походе с нами впервые. Но он превосходно освоил устройство лодки (до этого плавал на однотипной "Л-22"), знал и людей, был энергичным и волевым офицером и коммунистом.
Тем временем в центральном посту обдумывались планы всплытия. Задача, казалось, простейшая: облегчить лодку, и она поднимется на поверхность. Но как это сделать? Продуть балласт невозможно: весь сжатый воздух израсходован на противодавление в носовых отсеках, а также на частичное продувание первой балластной цистерны. Правда, оставалась нетронутой командирская группа баллонов{28}, но она не решит задачу, к тому же ее надо поберечь для критического случая. Единственное решение - откачивать воду турбонасосом. Но тут выясняется, что клапан аварийного осушения второго отсека оказался закрыт. Устройство этого клапана особое: он невозвратный - в открытом положении не пропускает воду внутрь лодки, а из отсека откачку производить можно. Теперь, при закрытом клапане, вода ни в ту, ни в другую сторону не шла. Клапан придется открывать, каких бы это усилий и жертв ни стоило.
По положению борьбу за живучесть на лодке возглавляет старший инженер-механик. Александр Николаевич Горчаков и начал действовать.
С первым отсеком поддерживалась телефонная связь. Шапаренко доложил:
- Проплыть десять метров через весь второй отсек в ледяной воде, нырнуть в трюм и повернуть маховик на десяток оборотов - физически невозможно, никаких человеческих сил не хватит.
- Без осушения второго отсека лодка не всплывет,- напомнил Горчаков.
- Может быть, целесообразно открыть переборочную дверь, перепустить воду из второго отсека в первый и откачку ее за борт производить через клапан первого?
- Учтите, дифферент у лодки на корму,- снова разъяснял Горчаков.Следовательно, перекачать воду удастся только до порога переборочной двери. Во втором отсеке останется еще сорок - сорок пять тонн, с которыми нам не всплыть... Клапан должен быть открыт во что бы то ни стало!
Я взял телефонную трубку и в разговоре с Шапаренко подтвердил: несмотря на холодную воду, нырять все равно придется; открыть клапан с первой попытки вряд ли удастся - к холоду надо приноровиться; а предложение о перекачке части воды в первый отсек дельное, но смысл его другой - понизить уровень воды во втором отсеке, чтобы легче было добираться до клапана.
После телефонного разговора Шапаренко обратился к матросам и старшинам, предупредил их, что добраться до клапана нелегко, он находится в дальнем углу, под оперением запасной торпеды. Идти в холодную воду были готовы все. Старший лейтенант отобрал самых опытных, физически наиболее сильных.
Первым вызвался Василий Острянко (помимо всего, он групкомсорг носовых отсеков). Сбросив с себя всю одежду, надев кислородный прибор (к сожалению, костюма у нас не было), он погрузился в воду. Она была такой холодной (около двух градусов), что спирало дыхание. Но старшина решительно двинулся вперед и достиг дальнего угла отсека. Однако судороги сводили ноги и руки, и он понял не выдержать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
