— Проблема в том, претор-демортиуус, что ни мне, ни старейшине, ни Безымянному Королю не нужны ваши ответы. Дневник является более чем явным доказательством вины. Поэтому давайте продолжим?
«Нет! Не надо! Я ничего не понимаю… Пусть мне объяснят, что происходит? Или убьют. Я согласен умереть».
Кинжал по рукоятку вошел в здоровое плечо.
Перед глазами Секста ярко брызнули звезды, а затем сознание померкло. Разум нырнул во тьму небытия, где не существовало ни тела, ни звуков, ни запахов. Он ринулся в абсолютное ничто, наслаждаясь покоем. Не надо было оправдываться, не надо было пытаться объяснять логические взаимосвязи между событиями, не надо было жить. Здесь, во мраке пустоты, все воспоминания, накопленные за двадцать шесть хакима, растворялись в воспоминаниях других сущностей, погибших, спящих или потерявших сознание так же, как потерял его Секст.
Пусть и на короткое мгновение, но он освободился от реальности. И теперь ему стало абсолютно наплевать на все обязательства, на собственную честь, на прошлую и будущую жизни. Его не существовало. Само понятие движения исчезло. Перкуты растянулись в каганамы, но и каганамы превратились в перкуты. Секст хватался за обрывки воспоминаний, дабы хотя бы сохранить свою личность, но это было все равно что пытаться руками вычерпать озеро.
Свобода. Он стал свободным!
Только сейчас стал понятен истинный смысл слов Гектора: Безымянный Король, правящий Мезармоутом, — фальшивка. Потому что божество не может иметь плоть и сознание. Истинный Создатель растворен в абсолютном мраке пустоты и никак не способен управлять людьми. У него попросту отсутствует такое желание. А это значило, что городом правил… всего лишь человек. Пророк прав!
Сознание вернулось резко: ледяная вода ударила с такой мощью, что сердце на миг остановилось. Секст распахнул веки и часто-часто задышал. Он по-прежнему висел на стене в тесной темнице, в кисти больно впивались браслеты, а перед ним возвышался улыбающийся экзекутор.
— Теперь вы, претор-демортиуус, выглядите достойно! — воскликнул мастер, схватил Секста за волосы и опустил голову так, чтобы можно было разглядеть собственное тело.
Ноги испещряли острые крючки. Казалось, ни один кусочек плоти экзекутор не обделил вниманием. Стоило попробовать пошевелить лишь одной мышцей, как в мозг словно впивались тысячи, миллионы игл. Из торса торчали рукоятки кинжалов, гладиусов и стилетов. Кровь маленькими ручьями стекала из множества ран и попадала на разгоряченный песок.
— Вам нравится? — с улыбкой на лице спросил мастер. — Лично мне очень нравится. Теперь вы выглядите должным образом. Или же у вас есть какие-то замечания? Не стоит молчать, претор-демортиуус! Это же невежливо по отношению ко мне! Впрочем, о вежливости вы ничего не знаете. Подумать только: вы не спросили даже моего имени.
Секст открыл рот, но не смог выдавить ни слова. Из него вытекло слишком много крови. Не было сил бороться с чудовищной усталостью. Казалось удивительным, как он вообще умудрился еще выжить после всех мучений. Экзекутор хорошо знал свое дело. Стоило отдать должное его прекрасному мастерству.
Костяная дверь со скрипом распахнулась, и на пороге оказался Димир. Когда Секст видел старейшину в последний раз, то тот выглядел как всегда безупречно — на фиолетовом плаще не было ни пятнышка грязи, лицо выглядело надменно, а морщины покрывали только щеки, отчего его святейшество казался намного моложе своих хакима. Теперь же в темницу вошла лишь жалкая копия того человека: испачканный табард висел на нем как на вешалке, глаза поражали своей пустотой, шея и руки казались коричневыми, а глубокие трещины испещряли все лицо, сделав похожим на яблоко.
Мастер повернулся к старейшине, низко поклонился.
— Король бессмертен, — сказал он заискивающе.
Димир проигнорировал приветствие экзекутора, захлопнул за собой дверь и встал напротив Секста, тщательно изучая его глаза.
— Почему? Почему ты предал меня, претор-демортиуус? Как долго ты скрывал дневник?
— Он не может говорить, старейшина, — заявил мастер, широко улыбаясь. — Честно говоря, не понимаю, как бедняга все еще жив. Я проткнул, как вы просили, ему оба легких, вонзил в сердце гладиус, а он по-прежнему шевелится. Удивительно!
Сузив глаза, Димир бросил взгляд на экзекутора, рявкнул:
— Пошел вон, идиот! Я хочу побыть один.
Молча проглотив оскорбление, лысый кивнул и удалился из темницы.
— Так ты ответишь на мои вопросы, демортиуус? — спросил старейшина. Он отцепил от пояса серебряную флягу, сделал несколько жадных глотков и выбросил её в самый угол помещения.
Секст долго не мог отвести взгляд от вытекающей из бутыли на песок воды. Горло нещадно саднило, пить хотелось настолько сильно, что сейчас согласился отдать обе руки лишь бы утолить жажду.
— Я знаю, что ты бессмертный, демортиуус. Но как? Это Гектор? Он заключил сделку с Юзоном? Или же тут стоит кто-нибудь пострашнее? Универс?
«Я ничего не понимаю».
В ноздри бил пряный аромат духов старейшины. Казалось, он проникал во все поры тела и загрязнял их. Даже тяжелый запах крови был менее противным. Застонав, Секст откинул голову и посмотрел на низкий потолок. По трещинам лихорадочно бегали хунфусе, возможно, у них где-то здесь логово. Проклятые букашки повсюду…
— Я с тобой разговариваю! — воскликнул Димир и рывком вытащил один из кинжалов на теле Секста. — Собственными глазами видел, как Гектор проткнул твое сердце гладиусом! Да не только я видел это! Сотни палангаев и сам Безымянный Король! Ты уже должен быть в царстве Юзона. Никто не способен выжить после такого удара! Никто!
Скривившись, старейшина принялся выдергивать сталь из плоти Секста. Гладиусы, ножи, тонкие иглы, стилеты с противным чавканьем и тихим хрустом покидали тело. Боли уже практически не было — так, лишь легкие покалывания. Порой Димир засовывал пальцы в глубокие раны и удовлетворенно хмыкал. Экзекутор, наверное, расстроился бы из-за того, что все его старания сошли на нет. Через некоторое время все оружие, измазанное в крови, оказалось на песке.
Балансируя на грани сна и яви, Секст молча глядел на старейшину и не мог понять, почему тот так жесток с ним. Найденный дневник служил плохим доказательством вины, и они оба это прекрасно понимали. В каждом движении, в каждом брошенном слове Димира скрывался страх. Священнослужитель боялся столкнуться с тем, что он не мог объяснить. Ведь после удара клинком в сердце человек не должен выжить, а Безымянный Король не может проиграть битву. Это противоречит привычному ходу вещей. Противоречит логике мироздания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
