Запрокинув головы, они смотрели в сияющее небо и пили воздух, как тонкое вино. Казалось, даже запахи становища радуют их — сильнее, чем самые изысканные ароматы. Наконец юноша опустил голову, и Тепшен увидел его глаза. Кедрин прозрел. А прикосновение Уинетт… Эти сплетенные руки, смущенные взгляды, которые они то и дело бросали друг на друга… Просто все, что они пытались скрывать от самих себя, наконец-то стало явным и желанным. Обогнув шесты, украшенные черепами, Тепшен вышел им навстречу, и на его губах впервые за много дней появилась улыбка — как обычно, сдержанная. Но в гагатовых глазах кьо, как в зеркале, отразилась радость.
— Ты видишь, — сказал он просто.
— Да, — Кедрин выпустил руку Уинетт. Он глядел на своего учителя, словно после долгой разлуки. — Мы нашли Борса и он дал мне зрение… И не только зрение.
Он снова взял за руку Сестру, и Тепшен молча ответил почтительным поклоном, принятым у него на родине. Слова Кедрина не требовали объяснений. Уинетт застенчиво прижалась к возлюбленному и улыбалась, точно восходящее солнце.
— Думаю, вы проголодались, — здраво заметил Тепшен. — Вас не было четыре ночи и три дня.
— Так долго? — Кедрин был поражен. — Но… Может быть… Там было трудно понять, сколько прошло времени.
В этот миг из своего шебанга вышел Корд. Похоже, он услышал звук трещоток и гомон. Весть о возвращении хеф-Аладора и его спутницы стремительно распространялась по становищу. Варвары толпились у кургана, глядя на Кедрина и Уинетт почти с суеверным ужасом.
— Ты воистину хеф-Аладор, — охрипший голос Улана был исполнен восторженного уважения. — Идите, отдыхайте. Это было долгое странствие. И я хочу услышать, что вы видели в мире мертвых.
Кедрин кивнул и послушно последовал за Уланом. Похоже, Корд объявил гостеприимство в отношении высокого гостя своим исключительным правом. Оглянувшись, юноша увидел, как шаманы разбирают шебанг, в котором они сидели. Двое уже несли шкуры и шесты на вершину кургана, чтобы сжечь их на костре. Вдоль пути их следования выстроились гехримы.
Стол в хижине Корда уже ломился от вина и пива. Вокруг собрались ала-Уланы — им, как и Корду, не терпелось услышать о Нижних пределах. Тем временем принесли еду, и влюбленные поняли, что голодны. Во время путешествия они не ощущали не только движения и времени, но и потребностей тела, но теперь их плоть требовала пищи и питья. Они ели с аппетитом, не прерывая рассказа. Варвары кивали, преисполненные уважения, которое перерастало в исполненный почтения трепет. Рабы, подносившие новые котлы и блюда, то и дело замирали за спинами вождей, чтобы послушать рассказ, и Корд подгонял их недовольными окриками. Ала-Уланы наперебой выкрикивали вопросы, Уинетт едва успевала переводить. Наконец, Корд возвысил голос и объявил, что пришло время для настоящего празднования. Кедрин попытался протестовать, но тщетно. Их с Уинетт почти вытолкали наружу. Юноша прижал к себе Сестру, скорее ради спокойствия. В этот момент их подхватили, и через миг они оказались на щитах, которые поднимали себе на плечи гехримы.
Корд уже стоял возле этого импровизированного возвышения, дружески обнимая за плечи Тепшена. Потом он шагнул вперед и что-то проревел на языке Дротта, щиты качнулись, и гехримы двинулись вперед. За ними последовали ала-Уланы, а следом, как поток, покатилась огромная толпа варваров. Процессия трижды обошла курган Друла и потекла через становище, огибая тесные ряды шебангов. Те, кто не присоединились к шествию, расступались, и Кедрин чувствовал, как их провожают восторженные и изумленные взгляды. То там, то здесь раздавались гортанные возгласы. Собаки носились по всему становищу, оглашая место Сбора оглушительным лаем. Кедрину казалось, что эти крики разносятся по всему Белтревану… а, может быть, их слышат и в Королевствах? Он улыбнулся, чувствуя, как его вновь охватывает безмерная радость. Сияющие лица казались полноводной рекой, из которой, как остроконечные скалы, торчали шебанги. Он перестал следить, куда двигается процессия. Вправо, влево, вокруг становища, потом опять между жилищами… Лишь когда гехримы остановились и опустились на колени, он огляделся спокойно и увидел шебанг Корда.
К этому времени начали сгущаться сумерки. Героям было снова дозволено ступить на твердую землю. Костер на кургане прорезал темноту, затмевая первые звезды. Казалось, пламя рвется к небу, и кружевной диск луны, которая провожала их в Нижние пределы, обгорел в этом пламени и стал чуть уже. Толпа начала расходиться. Охваченный странным волнением, Кедрин сжал руку Уинетт и повел ее в шебанг.
Стол уже очистили, оставив лишь несколько рогов и кувшин с пивом. Полог из шкур в углу отгораживал лежанку. Корд наполнил рог пивом и явно вознамерился произнести тост. Глаза Улана сверкнули, потом он по-медвежьи дернул головой, что-то пробормотал и, споткнувшись, рухнул на кучу мехов. Через мгновение шебанг огласился могучим храпом. Рабы приблизились к нему, один начал раздевать вождя, а другой, покосившись на гостей, натянул между столбами ковер.
Кедрин, Уинетт и Тепшен остались наедине. Юноша чувствовал, как непонятное чувство нарастает.
— Были бы здесь бани… — пробормотала Уинетт.
— Подожди, — коротко отозвался Тепшен и вышел.
Кедрин крепче прижал к себе Уинетт.
— Я… я чувствую себя, как перед своей первой битвой. Ты не боишься? Я не уверен… но…
— Знаю, — прошептала она, прижимаясь лбом к его плечу. — Я тоже. Давай вымоемся, если получится, а потом…
Ее голос сорвался, наступило молчание. Кедрин держал ее в объятьях.
Он был счастлив уже этим, хотя к чувству победы, которое все еще переполняло его, примешивалось еще что-то — то ли тревога, то ли опасение.
Тепшен вернулся с рабами, которые принесли несколько деревянных обручей. Обручи соединили, обтянули шкурами — и вот уже на полу стояло нечто похожее на кадку, а рабы наполняли ее горячей водой. Лукаво улыбнувшись, кьо предложил Уинетт вымыться первой и скромно увел Кедрина в тамбур.
Рабы внесли вслед за ними стол, и Тепшен наполнил вином две кружки.
— Ты переменился. И Уинетт тоже.
— Она любит меня. Она это сказала.
— Наконец-то, — буркнул Тепшен. — Много же понадобилось времени.
— Разве это было так заметно? — нахмурился Кедрин.
— Всем, кто вас видел, — кьо снова улыбнулся и поднял кружку. — За ваше будущее.
— Она еще не сказала, что снимает с себя обет.
— Ей не нужно говорить. Прочти в ее глазах.
Кедрин вздохнул и какое-то время озабоченно разглядывал столешницу, потом смущенно улыбнулся.
— У меня мало опыта… в любви. Что я должен делать?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
