Как только закончился парад, Жоан отправился навестить своих тестя и тещу – золотых дел мастеров Роч и своего шурина, которые были счастливы принять его. Уже три месяца книготорговец не имел никаких известий о своей супруге и хотел узнать новости о ней и о своей семье в Риме. Последнее письмо от Анны родители получили больше месяца назад, в нем она писала, что чувствует себя хорошо, и просила тут же сообщить ей, если они хоть что-то узнают о ее муже. Жоан понял, что ни одно из посланных им жене за последние месяцы писем не дошло до адресата, и сразу же сел писать ей.
В тот вечер он пошел на виа дель Дуомо, где его друг Антонелло и его супруга Мария держали свою книжную лавку. Именно там Жоан научился мастерству печатника и познакомился с Иннико д’Авалосом. Книготорговцы встретили его, как и всегда, с радостью и пригласили поужинать с ними.
– Король Неаполя укрылся на острове Искья, когда нас оккупировали французы, – рассказывал Антонелло. – Но в конце концов заключил с ними пакт и отбыл во Францию, оставив маркизу приказ сдаться галлам без сопротивления. Однако д’Авалос провел переговоры со своим другом адмиралом Виламари и в Пасхальное воскресенье поднял испанские флаги на своих островах.
– Это означает, что маркиз думает, что «время пребывания французов в Неаполе вот-вот закончится», – сказал Жоан шутливо, имитируя голос и позу губернатора острова Искья.
Антонелло рассмеялся, но тут же его лицо посерьезнело, что совсем было ему несвойственно.
– Он еще кое-что думает, – сказал он, пристально глядя на Жоана.
– Что же именно? – спросил Жоан с любопытством.
– Что время каталонцев близко к завершению.
Жоан с удивлением посмотрел на своего друга и вздрогнул, не сдержавшись. Его близкие были в опасности!
– Не много ли берет на себя этот человек! – взорвался он, стараясь не выказывать своего страха. – Он думает, что провидец? Я уже достаточно наслушался всяких пророчеств во Флоренции.
– Он не пророк, – ответил Антонелло, – но обладает интуицией, а также имеет исключительно эффективную сеть информаторов, к которым принадлежим и мы. И попадает в яблочко. Он получил письмо, которое ты послал ему, прежде чем вступить в войско, и написал мне с просьбой предупредить тебя, если ты появишься здесь. В первую очередь тебе надо позаботиться о своей семье.
– Я отправлюсь, как только получу увольнение, – ответил Жоан. Он был сильно озабочен.
– Мне жаль, что вы покидаете нас, – сказал Великий Капитан насмешливо, когда Жоан обратился к нему с просьбой о полном освобождении от военной службы. – Вы хорошо поработали во время сражения во главе вашего взвода аркебузиров. Но главное, о чем я истинно сожалею, так это то, что вы единственный, кто не может требовать от меня задержанных выплат.
Жоан сделал приличествующий обстоятельствам жест, в то время как Гонсало Фернандес де Кордова, улыбаясь, подписывал документ, в котором подтверждал доблестную службу книготорговца в испанском войске.
– Мне бы хотелось, чтобы в моих войсках было больше таких, как вы, кто, вместо того чтобы получать деньги, сами платят за то, чтобы сражаться, – шуткой заключил он свою речь.
– Спасибо, генерал, – ответил Жоан, когда документ оказался в его руках. – Но я также вынужден просить вас о выплате задолженности.
– Задолженности вам? – спросил Гонсало с улыбкой, которая все еще играла на его губах. Он подумал, что Жоан шутит.
– Не мне. Речь идет о задолженности, которая причитается Диего Гарсия де Бургосу.
– Кому?
– Диего Гарсия де Бургосу – парнишке, которому едва исполнилось девятнадцать и которого вы посадили на кол за то, что он требовал свои деньги. – Жоан увидел, как улыбка генерала превратилась в болезненную гримасу, и продолжил: – Я пошлю эти деньги его родителям. Вместе с письмом, в котором напишу, что их сын отважно сражался и достойно погиб в бою.
Двое мужчин молча смотрели друг на друга, и Жоан вспомнил тот момент, когда их взгляды встретились во время марша, а Диего умирал на колу, воткнутом около дороги.
– Некоторые меры, к которым я вынужден прибегать на королевской службе, мне не нравятся и не делают мне чести, – пробормотал генерал.
– Прошу вас дать мне записку к вашему казначею с указанием о выплате, – настаивал Жоан, не собираясь оправдывать действия Великого Капитана.
– Вы не знаете, что это такое – противостоять четырем с половиной тысячам взбунтовавшихся людей. Солдатам-ветеранам, участвовавшим в разных бойнях, вооруженным, голодным и разъяренным. – Голос Гонсало был таким же твердым, как и его взгляд. – Показательная смерть нескольких человек помогает предотвратить смерть тысяч.
Жоан, стоя напротив Великого Капитана, смотрел на него бесстрастно.
– Вы ничего не знаете об этом, господин книготорговец, – продолжил генерал, поскольку Жоан молчал. – И не вам судить меня.
– Я не сужу вас, для этого есть Господь. Я только прошу выдать причитающиеся юноше деньги.
Они больше не смотрели друг на друга до тех пор, пока Фернандес де Кордова не открыл маленький ящичек своего стола, достал бумагу и, окунув перо в чернильницу, написал несколько слов твердым почерком.
– Держите, Жоан Серра де Льяфранк, – сурово сказал он и с присущей ему решительностью протянул записку. – Мой казначей все рассчитает. Идите с Богом.
– Спасибо, генерал. – И, смягчив тон, Жоан добавил: – Должен сказать, что для меня было честью служить под вашим началом.
– Это чувство взаимно, – ответил Великий Капитан.
Напряжение спало с его лица, и он протянул Жоану руку. Он пожал ее, и их взгляды снова встретились, на этот раз они не избегали друг друга. Жоан почувствовал твердость пожатия руки человека, которого, несмотря ни что, высоко ценил. После этого он развернулся, направился к дверям и вышел, не обернувшись.
Книготорговец почувствовал огромное облегчение, покинув Капуанский замок, и с удовольствием наполнил свои легкие весенним неапольским воздухом. Тщательно сложенный документ, дававший ему свободу, был спрятан между рубашкой и камзолом. Смерть и нищета остались позади.
День был солнечным и прозрачным. Неаполь, несмотря на голод, вызванный войной, вновь стал живым и колоритным, и люди сновали тут и там по своим ежедневным делам, не обращая внимания на пушечные выстрелы испанских войск, осаждавших замки Кастель Нуово и Кастель делль Ово, где им оказывали сопротивление французы, окруженные окопами Великого Капитана. Котельных дел мастера и кузнецы стучали молотками по металлу, производя такой же шум, как и солдаты, сражающиеся на поле боя. К этому жители Неаполя уже привыкли – так происходило каждый раз, когда менялась форма правления.
Оставалось еще нечто не позволявшее Жоану чувствовать себя полностью свободным. Он направился в книжную лавку к Антонелло и написал письмо, которое должен был отослать несколько дней назад. В нем он сообщал, что Диего погиб, отважно сражаясь за королей Испании, и подписался: «Жоан Серра, командующий взводом аркебузиров». После этого договорился с Антонелло, что письмо вместе с кровными войсковыми деньгами и некоторыми вещами Диего, собранными Сантьяго, будет отправлено родителям юноши с ближайшим кораблем, направляющимся в Испанию.
Поскольку порт простреливался артиллерией из замка Кастель Нуово, он пошел на берег в поисках судна, которое могло бы доставить его в Рим. Однако ни один из кораблей не собирался совершать подобное путешествие. Все боялись французских судов, которые расположились в порту Гаэты, как раз на полпути к Риму.
Все это наводило тоску на Жоана. Зачем ему свобода, если он не может вернуться домой? Прав ли маркиз де Васто? А если его семья действительно могла подвергнуться опасности? Неаполь был очень приятным городом, но Анне оставалась всего лишь пара месяцев до родов, и он хотел оказаться рядом с ней как можно раньше. Французы и испанцы сражались на севере королевства, и не было никакой возможности добраться до Рима по земле. Он словно попал в ловушку, а потому был в полном смятении.
Прошла неделя с момента триумфального шествия испанских войск по Неаполю, когда наконец паруса флота Виламари появились на горизонте. Флот состоял из восьми галер и почти тридцати парусников различного размера; прежде чем пришвартоваться на пляже, они прошли вдоль порта, бомбардируя Кастель Нуово. Звуки от пушечных выстрелов разносились по всему городу, а неаполитанцы приветствовали зрелище одобрительными криками и всячески проявляли свою радость. Они были счастливы не потому, что артиллерия успешно обстреливала противника, а потому, что стало известно о том, что некоторые суда были доверху забиты пшеницей с Сицилии. В городе царил голод.
